Эрихом Двингером, который приложил немало усилий, чтобы встретиться с Райнеке на каком-нибудь коктейль-приеме в августе 1942 г., и верившим, что Райнеке-«Фуше» (ассоциация с известным циничным политиком Жозефом Фуше (1759–1820), начинавшим священником, ставшим революционером-якобинцем (совершив чудовищные злодеяния), затем участвовавшим в перевороте 9-го термидора, затем в перевороте Наполеона, затем изменившим и Наполеону, снова вставшим на его сторону в 1814 г. и снова изменившим. — Ред.) видится с Гитлером каждый день. На деле же Райнеке разговаривал с Гитлером лишь один раз в жизни, но в июле 1941 г., когда управление NSFO рассматривалось как последняя надежда в борьбе с падением морали в вермахте, и он стал генерал-лейтенантом.

Лахузен, должно быть, оставил канцелярию Райнеке на Шернбергштрассе в тот июльский день 1941 г. с ощущением, что в руках этой посредственной и отталкивающей личности находятся жизни неисчислимых масс людей. Он много раз разговаривал на эту тему с Мюллером и Райнеке, и в одной из бесед, видимо, обсуждался вопрос клеймения военнопленных. Но Мюллер держал свое слово. В пространной инструкции, которую он издал 17 июля 1941 г., предписывалось проводить казни как минимум в полукилометре от лагерей для пленных. Огромная важность этой инструкции, разосланной в 340 экземплярах, состояла в том, что она освобождала комендантов лагерей от ответственности за фильтрацию (проверку благонадежности) пленных. Коменданты в этой инструкции информировались, что тайная полиция специально обучена этой задаче. Группы специального назначения могли воспользоваться услугами заслуживающих доверия пленных, например немцев из республики немцев Поволжья.

Вероятно, большой роли не играло, были те информаторы коммунистами или нет, хотя впредь уже не считалось достаточным одного информатора для разоблачения «политических, преступных или в некотором смысле нежелательных элементов». В конце сентября или октября, когда операции фильтрации были распространены и на лагеря для военнопленных в Германии, Мюллер был даже еще более тактичен, чем в своем первоначальном предприятии. Были подготовлены правила для перевода отфильтрованных пленных в концентрационные лагеря, подальше от военной юрисдикции. Здесь все было организовано, и казни могли происходить только после того, как в главной канцелярии гестапо были подписаны разрешения на это.

8 сентября Райнеке, наконец, разослал свод правил, которыми должны были руководствоваться на местах в обращении с советскими военнопленными, и там же повторялись инструкции в отношении методов фильтрации. Они побудили Канариса на совершение своего второго и последнего из умеренных вмешательств. 15 сентября он отправил Райнеке меморандум, подготовленный Хельмутом Джеймсом фон Мольтке (1907–1945) — экспертом абвера по международному законодательству. Это был тот самый героический юный Мольтке — внучатый племянник знаменитого фельдмаршала (воевавшего в 1866 и 1870–1871 гг.), который был казнен после провала заговора против Гитлера в июле 1944 г. С меморандумом Мольтке Канарис прислал два приложения. Они состояли из правила Райнеке и самых последних советских положений в отношении военнопленных, которые были опубликованы не далее как в июле 1941 г. Тогда меморандум предназначался для того, чтобы показать, что общепринятые методы войны в отношении военнопленных нельзя считать отмененными лишь на том основании, что Советский Союз не является участником Женевских конвенций 1929 г. Тут следовал аргумент, который был явно обращен к Гитлеру. В документе утверждалось, что ни немцы, ни русские, скорее всего, не будут действовать на фронте в рамках своих соответствующих декретов. Эти законы в обоих случаях были изданы для внутреннего, домашнего употребления. Если советская пропаганда сможет обратить внимание на то, что советские правила в отношении военнопленных — более гуманные, чем германские, то германский престиж в среде советских коллаборационистов наверняка будет уничтожен. И к тому же будет невозможно протестовать в случае плохого отношения к немецким военнопленным со стороны русских.

Как рассказывал сам Кейтель, он немедленно выразил свое согласие. В то же время он предложил Гитлеру, чтобы часть правил, разработанных Райнеке, которая касалась фильтрации нежелательных элементов силами СД, была отменена. Необходимо держать в уме, что в этот момент, в середине сентября, количество казней по правилам фильтрации достигло пятизначной цифры в одной лишь Германии. Но Кейтель был не в состоянии переубедить Гитлера. Как изложил это Кейтель, «фюрер сказал, что мы не можем ожидать, что с немецкими военнопленными будут обращаться в соответствии с Женевской конвенцией или международным законом, и мы никак не сможем это расследовать». Поэтому приказ остался в силе, а Канарис получил свой меморандум обратно с замечаниями Кейтеля на полях.

Удивительно, что Кейтель рассказывал эту историю, зная, что его собственные письменные замечания были в распоряжении суда. На следующий день они были зачитаны советским обвинителем и были противоположностью комментариям человека, одобрившего меморандум Канариса. Против возражений Канариса по тому поводу, что директивы по фильтрации не были посланы ни в одну инстанцию вермахта, он написал слова «весьма целесообразно», а к замечанию, что результаты фильтрации нельзя проверить, он добавил «вовсе нет». Наконец, он небрежным почерком добавил постскриптум:

«Эти возражения возникают из военной концепции рыцарского ведения войны. Мы здесь имеем дело с уничтожением философии мирового масштаба, и поэтому я одобряю такие меры и санкционирую их. Кейтель».

Конечно, Кейтель объяснял, что он написал только то, что Гитлер приказал ему написать, но это объяснение утратило свою силу, когда он признался, что приказ о массовых репрессиях, который он издал в тот же день после того, как представил меморандум Канариса, оправдывался обнаружением факта убийства германских пленных во Львове. Документ Канариса, возможно, был самым гибельным во всем досье, которое привело Кейтеля к виселице, и он же наделил Канариса посмертными лаврами героя. Но что сделал Канарис, когда получил свою памятную записку обратно?

Борьба против приказа о комиссарах как таковая теперь перешла к трем фельдмаршалам, командовавшим группами армий, воевавшим на территории Советского Союза. Видимо, фон Лееб был значительно активнее в этом вопросе, чем фон Бок, чей главный интерес в памятной записке, подготовленной для него фон Тресковом, был в ее смягчении перед тем, как она дойдет до Гитлера. Дожив до шестидесяти четырех лет и получив дворянство от кайзера Вильгельма II в Первую мировую войну, Фридрих Риттер фон Лееб считался генералом старой школы. (Он был освобожден в конце судебного процесса над ОКВ в октябре 1948 г. как отсидевший свой трехлетний срок заключения. Умер в мае 1956 г. в возрасте 79 лет.) Ульрих фон Хассель считал его возможным членом военного заговора против Гитлера. Но в этом сентябре 1941 г. Хассель списал Лееба как «археологическую окаменелость». По своему собственному признанию во время процесса над ОКВ в 1948 г., фон Лееб был абсолютно запуган Гитлером, которого он называл «демоном, дьяволом». Лееб был убежден, что если бы Гитлеру хоть как-то попробовали перечить после этого знаменитого доклада 30 марта, то и