пробуждать интерес и обеспечивать те особые интимные отношения посетителей со средой, которых недоставало огромным «модернистским» плазам, банальным в то время для переживающих реновацию городов. На террасах, которые Халприн устроил на крутой стороне холме, он разместил ряд театрализованных «сцен», где открылись кафе, рестораны и магазины, которые позже называли «специализированными»: не торговые точки крупных розничных сетей, а маленькие независимые лавки, ориентированные на особенных посетителей – местных джентрификаторов из Пасифик-Хайтса и Ноб-Хилла. Атмосфера, как считали многие, была очень «европейской». Секрет привлекательности Жирарделли-сквер прост: посетители должны были получать здесь приятные впечатления. Жизнь здесь, в стороне от пригородных монолитных торговых центров, была подобна жизни в остальной части старого города, раскинувшегося за стенами бывшей фабрики, но вместе с тем отличалась: здесь было красиво, безопасно, всё следовало продуманному сценарию, а от упадка и угроз не осталось и следа. То был почти настоящий город, где заправляло, однако, искусство.

Бенджамин Томпсон быстро разглядел на Жирарделли-сквер родственные души. Это был именно тот тип города, который он искал. Город как парк развлечений. Томпсон разместил свой новый магазин в нижнем этаже часовой башни, где бережно сохранил исторические дубовые полы, а внутренние перегородки снес, чтобы обеспечить в помещении свободную планировку. Это напоминало лофты художников в Сохо, но было устроено ловчее, в расчете на посетителей не из богемы, а скорее из буржуазии. В сравнении с другими его торговыми предприятиями, открытыми в жилых домах, магазин, расположенный в бывшей фабрике, очевидно проигрывал в уюте. Взамен Томпсон старался вызвать в воображении посетителей ощущение оживленной рыночной площади. С точки зрения дизайна, рынки обладают врожденной живостью, разнообразием и полнокровием впечатлений, в особенности же, когда не столь живописные детали – грязь, горы гнилого картофеля или хаотично перемещающиеся толпы – в проекте не предусмотрены.

На Восточном побережье у Томпсона были более грандиозные планы. В 1966 году он создал собственную архитектурную фирму, интересы которой крутились вокруг участка в самом центре Бостона. Фаней-Холл, комплекс классицистических построек старого рынка, подобно Ковент-Гардену, оказался под угрозой закрытия, когда за городом открылся его двойник. Несколькими годами ранее градостроители предложили бы создать на его месте ландшафт того же типа, что уже складывался вокруг: с одной стороны – автострада вдоль набережной, с другой – бетонная коробка ратуши. Типичная реконструкция. Времена, однако, менялись. В 1966 году идеи Джейн Джекобс сделались модными в наиболее либеральных городах вроде Бостона, хотя мода эта не добралась еще до Оклахомы и не пересекла Атлантику. Учитывая изменения в общественном мнении, в Бостоне администрация уже инициировала реставрацию старых пирсов по ту сторону автострады. Их приспособили под развлекательные заведения вместо того, чтобы попросту снести, как то случилось бы еще недавно. Что-то подобное, возможно, спасет и Фаней-Холл.

Так считал Томпсон. Он обожал старинные элегантные здания исторического рынка и любовно фотографировал каждую мелкую их деталь вроде старых торговых вывесок, написанных вручную, или игры солнечного света на булыжной мостовой. Именно детали и обеспечивали ту «пищу для зрения», которой, как он полагал, недоставало современному городу. Его приверженность старому городу разделяли двое местных архитекторов-градозащитников: Фредерик А. Сталь, член правления Общества сохранения древностей Новой Англии, и Роджер Уэбб, основатель и глава корпорации «Архитектурное наследие», новой компании, «соединяющей взгляд градозащитника с интуицией предпринимателя», как говорится в заявлении, опубликованном на ее сайте и доступном поныне. Этой компании удалось убедить органы власти, отвечающие за реконструкцию Бостона, финансировать исследование о состоянии зданий Фаней-Холла и одновременно выделить на реставрацию комплекса грант в размере 2 миллиона долларов[102]. Всё, казалось бы, прекрасно. Но что же должно было разместиться здесь потом? У Томпсона был свой план: повторить опыт Жирарделли-сквер, но устроить всё на широкую ногу. В его магазине атмосфера рынка производила настоящие чудеса. Можно ли повторить это еще раз, но с большой буквы?

В конце 1960-х немногие инвесторы были готовы вкладывать деньги в такие бредовые идеи, как развлекательный центр в переживающем упадок даунтауне. Во всяком случае, не в старом, ветхом здании, каким бы прекрасным оно ни было, и не с таким размахом. Город старался соблазнить стать партнерами проекта девелоперов, те в свою очередь попытались убедить финансовые учреждения, но тщетно. Неудивительно! Бизнес-план казался лишенным смысла. Стоимость реставрации исторических построек Фаней-Холла неизменно превышала стоимость их сноса и возведения новой постройки. Для чего же было ее сохранять? Почему просто не построить, как водится, на этом холме в самом центре города новый молл?

Один девелопер, впрочем, клюнул. У Джеймса У. Роуза не было большого опыта инвестиций в старый город. Даже совсем наоборот. Он был один из тех, кто поднялся на его упадке: двадцать шесть торговых центров в пригородах, целый городок в предместье Балтимора – Колумбия. Он был также консультантом правительства Соединенных Штатов по вопросам реновации и расширения застройки в пригородах. В общем, не Джейн Джекобс. Как любой девелопер, он просто интересовался всем, что могло принести деньги. Но он разделял мнение Томпсона о важности впечатлений клиента. Моллы в пригородах среди своих преимуществ часто ставили во главу угла комфорт – удобство подъезда на автомобиле, скажем. Джеймс Роуз, однако, в рекламе своих моллов делал упор, наряду с комфортом, на стимулирующие продажи впечатления. Покупки могут быть, говорил он, удовольствием, даже развлечением, активным времяпрепровождением, а не просто рутиной.

Понятное дело, относительно Фаней-Холла были у него сомнения. Но Роуз не был бы Роузом, когда бы не отличался дальновидностью. По его словам, он всегда верил, что «в центрах городов таятся огромные перспективы»[103]. Ему просто нужен был достаточно большой участок, а не «крошечные островки посреди джунглей» вроде Жирарделли-сквера. Фаней-Холл мог оказаться площадкой для его собственного маленького эксперимента. Ясно, что это недешевое предприятие. Но, говорил Роуз, Бостон – «город, всё еще крепкий в своей сердцевине». Как и Балтимор, Бостон к тому времени уже развернул программу модернизации прибрежных районов. «Но теперь, – продолжал Роуз, – требовалось, чтобы ядро модернизации ‹…› стало мощным зарядом энергии, от которого бы всё вокруг в даунтауне проснулось». Эффект мог быть приличным. Ведь в пешей доступности от Фаней-Холла проживало двадцать тысяч человек, причем не бедных – джентрификаторов. В пешей, отметим, доступности. Джентрификаторы предпочитали ходить пешком, чтобы сильнее чувствовать ту суету большого города, что была им так дорога. В Бикон-Хилле, районе с тенистыми улицами, где стена к стене тянулись домишки из девятнадцатого и восемнадцатого веков, джентрификация шла полным ходом; Норт-Энд, исторический район синих воротничков, Саут-Энд и Бэй-Виллидж были на пике моды. Роуз почуял выгодное дельце.

В начале семидесятых, спустя десять лет