мы ни о чем не говорили, я думала об изменениях, которые происходили во мне, я была счастлива этим таинственным прибавлением, магической наградой, моей новой главной ролью.

Артур родился 10 февраля 1975 года в Амстердаме.

С самого первого мгновения я полюбила сына беспокойной и бесхитростной любовью. Нерасторжимая связь возникла сразу. С рождения сына началось старение того ребенка, каким еще была тогда я. Я произвела на свет нечто настоящее, мое подлинное отражение, я стала тихо, глубоко всматриваться в себя, проникаясь тревогой за это новое существо. Моя жизнь постепенно и необратимо изменилась. Я перестала мечтать. Я стала матерью, уже не любовницей, молодой и эфирной, как говорил Хюго, а — матерью, на руках у которой была часть ее самой, но другая, отделившаяся, движущаяся, волнующаяся. Артур не бросил меня. Он никогда не покинет меня, он не сможет этого, он мужчина всей моей жизни.

В полку охраняющих меня гвардейцев-добровольцев прибыло. Незаменимый Марсель, его дядя Жак Итах, мой менеджер из тех необузданных французов, что родились в Алжире, и Моника Кузнецофф, моя советница по связям. Моника не просто советница, она — верная подруга, а это большая редкость в нашем непостоянном мире. Мне нравились ее элегантность, сила, дисциплинированность, ее чувство нюанса, ее щедрые декольте и отточенная деловая хватка. Моника знала всех вокруг, и все знали Монику. На тридцать лет мы с ней разошлись, чтобы потом снова сойтись, как прежде — с ностальгией и счастливым желанием догнать уходящее время.

Моя новая семья неплохо спелась с прежней. Со мной всегда Хюго, Артур и Марианна. У них с Марселем получается уморительный дуэт а-ля кот и мышь. Мою юную младшую сестру уже не назовешь незаметной, она самоутверждается и фасонится вовсю. У нее изменился голос, произношение стало утонченным, и Марсель только и делает, что издевается над ней, отдавая приказы начальственным тоном, который Марианну бесит, а меня смешит до слез. Мать бывает у нас часто и наблюдает за своим потомством. Моя разросшаяся семья меня опекает, согревая своим теплом, сохраняя гармонию человеческих связей, столь необходимую мне для того, чтобы выдержать нескончаемое разнообразие встреч, эмоций, антуража новой профессии.

У добряка Хюго кончается терпение: уже в который раз он просыпается, весь опутанный проводами от камер телевизионщиков со всего света, которые живут рядом с нами, в квартале Сен-Жермен. Из всех моих недостатков, наверное, самый большой — это полная неспособность сказать «нет». «Нет» — грубое, презрительное слово, не оставляющее недомолвок; оно коробит меня своей резкостью. Итак, всему «да» — интервью любым журналам, радио, телевидению, всем формам внимания ко мне, всему этому великолепному приливу, удивительному чувству, что я в центре, в сердце событий, что я интересна. Тяга к вниманию подстегивается страхом, что оно возьмет и исчезнет.

Особенно я люблю интервью для прессы. Надо позировать фотографам и самовыражаться. Меня забавляет удивление журналистов, считавших меня ветреной. Мать продолжает свой покадровый каталог и охотится за моими фотографиями по всем журналам.

— Тебе нужно сходить к зубному! — настаивает Моника.

— Поинтереснее нет предложений?

— Сильвия, этот твой молочный зуб! В профиль он слишком выступает. Не можешь же ты пропагандировать сексуальную революцию и быть иконой эротоманов с молочным зубом во рту!

Я очень любила оставшийся с детства зуб. Я нащупывала его языком, маленький, хрупкий и изношенный, он прекрасно чувствовал себя на своем месте, хоть и пошатывался.

Я пошла к дантисту. Улыбаясь, он вырвал его вместе с еще двумя. Показал его мне, он был совсем без корней.

— Хотите сохранить у себя?

— Нет…

Он бережно уложил его в маленькую жестяную коробочку, которую аккуратно закрыл. Думаю, он оставил его себе.

Планируется мировое турне по продвижению фильма «Эмманюэль». Продюсер предлагает мне сняться еще в двух лентах. Я согласна. Контракт — реальное свидетельство успеха, нечто рациональное, серьезное и твердое в мире, который легкомысленно кружится, точно баллон с гелием.

Предприятие задумано долгое, оба фильма — тоже экранизации книг Эмманюэль Арсан: «Антидевственница» и третья часть, название для которой еще не придумали.

— Good bye, «Эмманюэль»! — говорю я, чтобы положить конец спорам.

И все-таки я когда-нибудь эту кожу сброшу.

Лондон. Официальный прием у королевы-матери. Мы с ней в чем-то похожи: характер у нее, говорят, шаловливый и любопытный, и она каждый день выпивает рюмочку-другую крепкого алкоголя.

Я прихорошилась, со мной Джаст. Нас выстроили, как на перекличке в пансионе, я впереди, в первом ряду, Джаст позади. Выходит королева, за ней на расстоянии ее дочь Маргарет. Она нежно и лукаво улыбается. Иногда она останавливается и протягивает кому-нибудь руку в белоснежной перчатке. Со всех сторон ее окружают колеблющиеся волны изысканно одетого и взволнованного простонародья, среди которого стою и я. Государыня приближается, и я мысленно репетирую свой самый изящный реверанс. Сердце стучит. Пройдет ли она мимо, улыбаясь, полная достоинства, не взглянув на меня? Или удостоит чести перекинуться с ней словечком, соблаговолит сказать мне несколько приветливых и ничего не значащих фраз? Знает ли она, кто я? Мне говорили, что она полностью в курсе дела. Среди этого сборища знаменитостей нет случайно приглашенных гостей.

Дама в розовой шляпке, с розовой сумочкой, в розовых башмачках, единственная в мире, безупречная во всех отношениях, все ближе. Я выпрямляю спину, подбородок вперед, на моем лице едва заметна легкая улыбка, я хочу походить на нее, быть на высоте, казаться солидной. Учащаются вспышки фотоаппаратов, от которых сыплются во все стороны ослепительно белые искры; сверкают бриллианты, корона настоящая, я опускаю глаза и вижу протянутую руку — белую, неторопливую, низко застывающую в воздухе. Я хватаюсь за нее кончиками пальцев, едва слушая, наклоняюсь и медленно киваю головой. Я шепчу: «Благодарю… благодарю за такую честь». Вдруг сквозь толпу пробивается Джаст. Он хочет попасть на фотоснимок. Он слегка отстраняет меня, представляется, сгибается в поклоне. Королева стоит невозмутимо, ее припудренная плоть похожа на пористый мрамор, ясные глаза даже не дрогнули. Она медленно отводит протянутую мне руку, ждет только мгновение, чтобы я наконец осмелилась поднять голову, и этого как раз достаточно, чтобы послать мне искрящийся благосклонностью взгляд. И королевское шествие продолжается.

— Ты не бывала в Токио? Сразу влюбишься в этот город! От развлечений ополоуметь можно. Шопинг, сырая рыба, кругом мигают неоновые огни, а местные жители всегда улыбаются… Потрясающе! Только зря не бесись, это у них не насмешка, а знак гостеприимства, вот увидишь, это шок. Ходишь и