Эконом оказался словоохотливым, хитроватым белорусом, который вроде и рассказывал все, что знает, но вместе с тем опасается: как бы из этой откровенности не вышло чего плохого и для него, и для села. Он с жаром убеждал «господ воинских начальников», что в Гоже ни провианта, ни фуража в достатке нет, и очень советовал идти на близлежащий Липск, а то и еще вернее – на Шиплишки, уверяя, что там «богато немаков, и зброи, и припасов яких разных, бо господа офицеры будут премного довольны».

– Ну и что с таким хитрованом делать? – спросил, смеясь, Анненков. – Предлагай, ты ж у нас образованный.

– Шлепнуть его, чтобы про нас не растрепал, – предложил образованный Львов.

– Какое-то у тебя образование однобокое, однако… Хотя, вообще-то… – Анненков задумался. – Валяй, только без шума.

…Когда, получив доклад от подпоручика Полубоярова, Львов подъехал к Анненкову, тот только вопросительно взглянул на него. Вместо ответа штабс-капитан также молча провел ладонью по горлу. Есаул кивнул и развернул карту:

– Так, значит, Сувалки обойдем все же с востока. На Шиплишки нам придется миновать Вейсее, Лодзее и пересечь железную дорогу от Августова на Вильну. Вперед, разведка; на тебе – разработка маршрута.

На шестой день пути передовые дозоры «сводной бригады имени Дениса Давыдова» донесли, что впереди – окраины Шиплишек. Сутки восемь офицеров, включая самого Анненкова-Рябинина, вели тщательную рекогносцировку местности, определяя количество немецких солдат, расположение постов, точки возможного сопротивления.

Анненков поднял бинокль и вгляделся в темноту. Где-то там сейчас подъесаул Черняк, подчиненный на сегодня Львову, и сам дружок-иновременец разбираются с караулами. Ага, вот и фонарик мигнул. Зелененьким, значит, у Львова – чисто. Осталось только Черняка дождаться. Ну вот и он… Твою дивизию!!!

Почти одновременно с миганием красного огонька темнота взорвалась заполошной стрельбой. Кто опростоволосился – Львов или Черняк, Анненкова не интересовало, теперь нужно только как можно быстрее задавить сопротивление в зародыше, иначе… Думать о том, что будет «иначе», совершенно не хотелось, и есаул взмахнул рукой, одновременно посылая своего Бокала вперед. За ним, засвистев и завизжав, покатилась казачья лава.

Всадники влетели в город и понеслись по грязным улочкам Шиплишек. Прямо под копыта коня выскочил какой-то немец без мундира с винтовкой наперевес. Рябинин никогда не занимался фехтованием, поэтому полностью отдался во власть рефлексов есаула Анненкова. И Борис Владимирович не подкачал. Удар шашкой развалил незадачливого фрица только что не напополам. Тут же появился второй. Анненков перегнулся, свесился с седла и ткнул немца острием клинка. Шашка пробила противника насквозь, Борис Владимирович вырвал ее из тела, крутанул кистью, стряхивая с клинка кровь, и погнал коня дальше.

Сзади орали и свистели его казаки, взблескивали в неверном лунном свете клинки, качались пики. Полковник Рябинин вдруг понял, что никакие занятия, никакая подготовка, никакое обучение не могли, не могут и никогда не смогут вытравить из степных бойцов этой страсти к отчаянным конным атакам, когда ветер в лицо, когда бесится и визжит конь, когда свистят клинки и воют от ужаса враги…

Немцы были всего лишь люди, обычные люди, и они не выдержали этого кошмара. То тут, то там из домов выбегали солдаты и очертя голову бросались наутек. Стрельба стихла: должно быть, охотники и пехотинцы решили сэкономить патроны и обойтись ножами и штыками. Анненков срубил какого-то солдата, который пытался перелезть через забор и уйти огородами, и тут же ему попался на глаза улепетывающий человек в нижнем белье, на голове которого совершенно нелепо смотрелась кое-как нахлобученная офицерская фуражка. Шашка уже взлетела вверх, но тут Анненков-Рябинин спохватился: такого бобра надо брать живьем.

Он перекинул ноги на одну сторону и, поравнявшись с немцем, прыгнул сверху, сбил с ног и поймал на болевой. Тот захрипел, забился, потом обмяк и ткнулся лицом в уличную грязь. Анненков рывком перевернул его:

– Где военные склады?! – прорычал он. – Говорю, убью!..

Нельзя сказать, что обер-лейтенант Фриц Вигман – трус, но когда ты ночью в тылу просыпаешься от перестрелки, а потом на тебя, ничего не соображающего, накидывается чудовище в образе русского казака – поневоле наложишь в штаны! Штаны, правда, остались чистыми, но холодным потом он облился сразу. Ведь русский требует показать военный склад, которого в этих непроизносимых Шиплишках нет и никогда не было![54]

– А-а-а…. Э-э-э…

– Ты что мычишь, вшивая корова? – боже, какой голос у этого русского! Так, наверное, ревет медведь…

– Н-но здесь нет военного склада…

– Что?! Врать будешь, засранец?! – жесткая рука сжала горло, перекрывая доступ кислорода.

– Ахр…

– Говори, свинская собака, где склады?

– Т-там… – Вигман попытался показать рукой, но тут же взвыл от дикой боли в вывернутом суставе.

– Головой мотни, засранец!

Кивок головой. Сильные руки вздернули лейтенанта вверх и поставили на ноги:

– Веди! И без фокусов!..

Все еще держа немца на изломе, Анненков крикнул в темноту:

– Сулацкий! Ко мне! Возьми еще троих и прими-ка, – тут он брезгливо поморщился, – это! И за мной…

Четверо казаков окружили немецкого офицера, и Осип Сулацкий легонько ткнул его пикой пониже спины:

– Топай, фриц…

Немец вздрогнул и что-то залопотал, опасливо косясь на казаков. Анненков прислушался и захохотал:

– Господин есаул, чего это он? – удивился Осип.

– А это не он, а ты, – смеясь, ответил Борис Владимирович. – Спрашивает, откуда ты знаешь, что его Фрицем зовут, и клянется, что видит тебя впервые в жизни…

Вникнув в комизм ситуации, казаки откровенно заржали, а один из них – приказный Веденеев – простонал сквозь смех:

– Ты ж у нас, Осип, ходок известный. Можа, мамку его знавал, а?

Анненков перевел и засмеялся еще сильнее, услышав от Вигмана в ответ, что это совершенно невозможно, потому что его мать никогда не выезжала за пределы родного Бонна…

– Хихикаете? – поинтересовался вынырнувший из темноты Львов. – Тоже дело. Господин есаул, я тут тебе подарочек отыскал. Посмотреть не хочешь?

– Хочу, – сразу посерьезнел Анненков.

Если учесть, что последним «подарочком» от штабс-капитана оказались восемь пулеметов, то новый подарок может быть чем угодно: «Большой Бертой», танком, крейсером «Гебен» или дирижаблем «Цеппелин».