Эбигейл оправляет юбку, потом подлетает ко мне и поступает неслыханно дерзко — отвешивает мне пощёчину. Сначала всего одну. Но хлёсткую и довольно болезненную. У моей рыжей стервочки сильные пальцы.

Я пытаюсь понять, врёт она или нет. Мне явно нужно наведаться в клинику, чтобы провериться. Могла ли быть осечка? И могла ли Эбби солгать? Конечно, могла! Она шлюха и проститутка. Она могла залететь от кого-то другого, а сейчас просто пытается сыграть на моём чувстве вины.

Какого хрена я вообще должен чувствовать себя виноватым? Шлюха продала свои девственные дырочки, а я их купил. Точка! Каждый получил своё. Я — жёсткий секс, она — свои деньги. Наши счета в прошлом были закрыты, сейчас она платит по новым долгам. Всё!

Но Эбби трясёт от сильных эмоций — злости и обжигающе-ледяной ярости, направленной в меня. Она выплёскивает в меня свою едкую ненависть. И если я в чём-то хорош, то это в различении оттенков ненависти и их искренности.

Сейчас она искренна со мной, когда налетает, как фурия, и обрушивает на меня град ударов. Та первая пощёчина прорвала плотину, и рыжая стерва лупит меня по лицу, царапая щёки своими острыми коготками. Толкает в грудь и бьёт кулаками, словно пытается пробить мою грудную клетку.

— Ненавижу! Ненавижу тебя! Ублюдок! Насильник! Чтоб ты сдох! — клокочет ненавистью и не может остановиться.

Её голос вот-вот сорвётся на крик. Мы становимся слишком шумными, как темпераментная итальянская парочка на стадии острого конфликта. Хрен знает, как мы перескочили от траха к тому, что есть сейчас. Крошка не может угомониться.

Я позволяю ей это. Я лучше всех других знаю, что иногда проще выколотить дурь, боль и злость кулаками. Не копить дерьмо в себе, а дать ему хлынуть наружу. И пусть все остальные считают тебя конченым мудаком, но иногда сорваться — это единственный способ выжить и не сойти с ума.

Если в тебе клокочет злость и ярость, нужно дать им выход, пока они не сожрали тебя целиком, оставив лишь оболочку. А внутри пустота. Ты как пакет с воздухом — пустое ничто. Я знаю это лучше, чем кто-либо другой, потому что я — тот самый пакет с воздухом, почти не чувствующий жизнь на вкус.

— Хватит!

Эбби вновь нацеливает когтями в моё лицо, а у меня уже стекает кровь по щеке к подбородку. Ярко-красная капля падает на пол, разбиваясь. Это отрезвляет меня окончательно. Я перехватываю фурию, запирая её в своих объятиях.

Эбби извивается, как червяк, умудряясь царапать меня и сквозь рубашку. Но я всё сильнее и сильнее сжимаю хрупкое тело. Пока не слышу жалобный всхлип. Кажется, вот-вот раздавлю её. Но Эбби обессиленно обмякает и упирается лбом в мою грудь. Злость трансформируется в бессилие и горячие слёзы.

— Как же сильно я тебя ненавижу! — шепчет она.

Её руки висят вдоль тела, как безвольные плети. Она напоминает мне сломанную куклу. И это ощущение не нравится мне на вкус. Отдаёт бездушной пластмассой и тупым безразличием. Отдаём пустотой. Ничем.

Я чувствую эмоции Эбби, чувствую вибрации нашей громкой ссоры и бурлящую энергетику жаркого секса. Но в отношении себя я не чувствую ничего. У Эбби нет детей. Значит, она избавилась от нежеланного плода. В голове проносится образ дочки Ченса. В тот же миг мне становится страшно от того, что плод моей связи с Эбби мог стать чем-то большим. Ребёнком.

Мог, но не стал. Пустота.

И мне как никогда раньше, хочется сделать всё, чтобы не чувствовать этот зов пустой бездны. Это первый шаг вниз. К наркоте. И он уже сделан. Это хреново.

— Вытрись.

Мэт приказывает — я выполняю. Кажется, это должно быть именно так. Но сейчас я не могу сделать ничего. Абсолютно. Из меня выкачали все силы. Я понимаю, что вышла из-под контроля. Но уже слишком поздно пытаться что-то изменить.

Наш секс и ссора были чересчур громкими. Наверное, секретарша всё слышала. Я уволю её уже завтра. Но я не уверена, что она не сболтнёт своим подружкам обо мне и Мерзавце. Я боюсь распространения слухов, но возможно уже сейчас она пишет своим подружкам, рассказывая о нас.

Крупные, сильные пальцы Мэтью порхают по моему лицу, бережно вытирая слёзы. Мерзавец вытирает меня влажной салфеткой. Сначала я вижу перед собой только ледяные омуты его глаз, потом замечаю глубокие царапины на лице и потёки крови по шее. На чёрном воротнике незаметно бурых пятен, но уверена, что они там есть. Я сделала это с ним — расцарапала лицо, являющееся мне в кошмарах и в эротических снах.

Я ненавижу его так сильно, что могла бы убить.

Эта мысль проносится по коже ледяным морозом. Она взбадривает меня, как освежающий кислородный коктейль. Я отодвигаюсь от Мэтью и выхватываю салфетку у него из рук.

— Дальше я сама.

Мерзавец молчит, но не отодвигается ни на дюйм. Точно так же стоит на коленях возле дивана и молча буравит меня взглядом. Мне приходится отодвинуться самой. Мэт садится на диван, рядом со мной и неожиданно осторожно гладит меня по волосам. Нежно.

Дьявол, не надо прикасаться ко мне так!

— Прибереги свою нежность для других! — отбиваю его руку.

Мерзавца тотчас же переключает на другую волну эмоций — безжалостных и свирепых. Он крепко зажимает пряди волос в кулак и вынуждает меня запрокинуть голову.

— Говоришь, залетела от меня? И что ты сделала?

— Сам как считаешь? Я даже не думала, что могу забеременеть. Но однажды за семейным завтраком меня начало рвать от аромата яичного омлета. Я испортила семье завтрак. Отчим сразу же заподозрил неладное и потащил меня в клинику, сделать тесты на беременность. Они оказались положительными. И ты даже не представляешь, как я чувствовала себя в тот момент! Отец смотрел на меня, как на грязь, и в тот же день мне сделали аборт. Он повторял, что ему не нужен позор в виде дочери, беременной неизвестно от кого. В его доме не будет ни одного пятна грязи, так он сказал. Потом меня отправили учиться за границу. В элитное, но закрытое учреждение. Что, не веришь мне? — выплёвываю ему в лицо. — Ты же крутой чел со связями? Так сунь свой нос в мою медицинскую карту! Там чёрным по-белому написано о том, что аборт был!

Мерзавец разжимает пальцы и толкает меня легонько. Но я едва не втыкаюсь лицом в подлокотник дивана.

— Приведи себя в порядок. Ужин состоится завтра! — чеканит мне ледяным тоном. — А ещё я хочу, чтобы ты каждый вечер пользовалась вот этим…

Он наклоняется и поднимает сатисфайер, швыряя мне его на колени.

— Каждый грёбаный вечер перед сном. Я хочу слышать это. Будешь звонить и отчитываться мне стонами о своих оргазмах. Возможно, ты ненавидишь меня, но кончать ты будешь так, словно влюблена в меня без памяти. Как драная и озабоченная кошка. Ясно?

Он треплет меня по щеке перед уходом. Снова ведёт себя, как ублюдок и хозяин жизни. Хотя на мгновение мне показалось, что он может быть другим — заботливым и понимающим, как никто другой.