в том, что 17-й год и Наполеон – это как раз эпоха слома последних остатков политического общества. В XIX веке в российском пространстве ещё существовали остатки политического общества, потому что существовала богопомазанная монархия. Естественно, эта монархия была связана ограничениями не конституционного порядка (конституции до 1905 года не было, да и после она была в общем-то фикцией), а она была связана ограничениями, скажем так, «концептуально-ментальными», – ограничениями, встроенными уже в голову правителей. Было очень много такого, через что монархи не могли перешагнуть, в отличие от предыдущих, и тем не менее, всё-таки они пытались сохранять вот эту идею Weltgeist, идею «сгущай и растворяй», потому что уваровская концепция «православие, самодержавие, народность» – это всё-таки попытка протянуть руку «к земле», вниз, и поднятие, скажем, Распутина наверх. Как князь Жевахов в своих мемуарах возмущался, что кто-то смеет ставить под вопрос право монарха поднять к себе народ в лице мужика, который обожал царскую чету и…

И мог, кстати, донести что-то от народа…

Это последние осколки умирающего политического общества, – может быть, даже в карикатурной форме, но тем не менее. И травля Наполеона как зверя монархами в начале XIX века – это тоже добивание политического общества, потому что это открытие уже прямого пути бюрократизации всех этих суверенных монархий. Вот Меттерних[33] просто открыл дорогу. Кроме Николая, в Европе ещё Австро-Венгрия была наиболее бюрократическая, – недаром же эта империя Кафку родила. У нас Салтыков-Щедрин, а там Кафка.

«Будет ли когда-нибудь сформировано снова политическое общество?» – спрошу я с надеждой.

Да. Но только оно будет принципиально не прежнего варианта, потому что здесь уже Святой Дух в понимании пророков непосредственно должен прийти в конфронтацию с Weltgeist Гегеля, с мировым духом язычников. Потому что под этим пеплом, образованным модерном, постмодерном, Weltgeist язычников жив. Но жив и Дух единобожников – Святой Дух. И битва будет как раз между двумя этими версиями духа.

Почему важна территория, а не народ

09.03.2016

Комментарий Джемаля к постановке вопроса:

История как описание есть описание народов и племён, проходивших там и тут, оставлявших какие-то материальные знаки своего присутствия на земле и уходивших в возможность не быть. Но территория, по которой носил их Рок, оставалась.

Мы не собираемся исподволь возвращаться к геополитике или политической географии. В этих бесперспективных заделах всегда присутствует мысль о том, что свойства территории определяют живущих на ней людей в их цивилизационных «наработках», психологических состояниях и прочее. Это странная идея. Территория одна и та же, но североамериканские индейцы не имеют ничего общего с заселившими Америку европейцами. Германия времён Арминия ничего общего не имеет с немцами, появившимися после Бисмарка. Россия – колоссальная территория от Балтийского моря до Японского – острее всего подчёркивает пропасть между землёй и теми, кто на ней живёт, её смыслом, символизмом и т. п. Без преувеличения можно сказать, что в уравнении «земля-народ» земля есть нечто постоянное, а народ – нечто случайное, заселяющее эту землю в силу исторических обстоятельств. Исчезнут эти обстоятельства – народ уйдёт или трансформируется настолько, что станет неузнаваем для своих, даже недавних, предков. Пример: немцы после поражения. Ну а кто такие, например, румыны? Даки они или маргинализированные римляне? Какую бы территорию мы ни взяли, она будет свидетельствовать о чехарде народов в своих границах. Однако любая территория имеет цель, имеет смысл, совершенно не относящиеся к геополитике.

В этом плане наиболее интересной территорией является территория Великого Севера, которой недавно именовался СССР, а сейчас пока называется Россией, – ещё раньше это была территория Орды, а до этого она хранила в себе тёмные пространства финно-угорского шаманизма, перемежавшиеся со светлыми пятнами скифских и сарматских формаций.

Чем же так интересна эта территория? Это Великий Север, который находится в оппозиции ко всему остальному миру. Политические нестыковки от Ивана Грозного до сегодняшнего дня – это воля территории, а не тех людей, которые по ней расселились. Ведь очевидно, что русские времён Грозного ничего общего не имели с сегодняшними обывателями, – по крайней мере крупных городов. Задача, которую можно и нужно ставить тем, кто берёт на себя политическую ответственность за эту территорию, есть выявление и актуализация тех императивов, которые заключены в границы этой территории. Приведение в соответствие воли данной территориальной конфигурации на Земле с той сверхзадачей, носителями которой явится будущий политический класс.

В истории человечества борются две тенденции: одна, примером которой служат евреи, делает ставку на кровную общность, неразрушимую временем и не зависящую от страны проживания; другая, воплощённая в США, строит город на избранном «холме», в кавычках, приглашая к участию толпы мигрантов всех племён. Какая из этих тенденций на самом деле работает в России?

Очень интересная тема. Территория, народ – народ проливает кровь за территорию. Что более важно – народ или земля?

Действительно, есть народы, которые совершенно не скованы проблемой территории и готовы нести комплекс, называющийся «страной», «нацией», «цивилизацией», «культурой», с собой куда угодно. Например, англичане, которые всюду, куда ни приезжали, устраивали «Новый Йорк» или что-нибудь такое. Но в этом плане ещё и голландцы очень знаменательны были – особенно в период XVII–XVIII вв. Принц Вильгельм Оранский, например, говорил, что голландцы – свободный народ и Голландию с собой несут куда угодно, и если им в Голландии станет невыносимо, если их прижмут, то они спустят плотины, уедут, и Голландия будет в любом другом месте. Самой Голландии не будет, но… но она будет, потому что голландцы просто переберутся в другое место. И надо сказать, что это не пустые слова, потому что с начала XVII века они устраивали такую Голландию в Южной Африке (буры). Я бывал в Кейптауне в историческом музее, видел своими глазами куски, фрагменты скал, на которых голландцы, первые моряки, писали какие-то патриотические надписи. Да и Манхэттен – это Новая Голландия. Потом их немножко поприжали. Такую же Голландию они пытались устроить в Индонезии. Но это примеры – мы же не о Голландии говорим, а о разных странах.

Это в какой-то степени реализовывали и англичане, потому что где бы ни ступала нога англичанина – там была Британия. Британия не привязана к территории. С другой стороны, есть территории, которые совершенно свободны от своего человеческого контента. Они готовы наполниться любым контентом, а у стран есть собственное значение. Я не напрасно