темнице гниёшь. Ничего не знаешь, – подсел к Любару Гаральд. – Иоанн ныне уже не проэдр. Правда, сохранил голову на плечах. В отличие от нас. – Нурман горько усмехнулся и вздохнул. – А император у ромеев теперь новый – Константин Мономах.

– Хитрющая свинья! Я задолжал ему один удар меча! – потрясая кулаком, воскликнул вспыхнувший Тростейн. – Только бы вырваться отсюда! Я вот им покажу!

Гаральд в ответ досадливо обронил:

– Выберись поначалу.

– А я знаю, что надо сделать! – Тростейн хлопнул себя по лбу и неожиданно громко расхохотался.

– Чего ты ржёшь, дурак? – не выдержав, прикрикнул на него Гаральд. – Проклятие! Тысяча свиней! В нашем положении надо думать, как спасти свои шкуры, а не зубоскалить попусту.

– Гаральд, я знаю, как нам быть.

– Ну так сказывай, не томи душу, – нетерпеливо перебил Тростейна оживившийся Порей.

– Надо через стража, который носит нам пищу, упредить Спес!

– Спес?! Тысяча свиней! Ты что, сошёл с ума?! – Гаральд горько рассмеялся. – Удивляюсь твоей простоте, Тростейн. Твоя Спес сейчас, наверное, спит с каким-нибудь красавцем. Или, может, если и до неё добрались прислужники Зои, кормит червей в земле.

– Нет, Спес хитра, как кошка! Она не дастся им так запросто в руки! И она любит меня, Гаральд! – пылко возразил Тростейн.

Гаральд задумался, нахмурив высокий лоб и подперев кулаком щёку.

– Тысяча свиней! Надо подумать, – буркнул он и, обращаясь к Порею с Любаром, спросил: – А вы что скажете на это?

– Попробовать надоть, – отозвался Любар. – Всё один чёрт! Не получится, дак и пропадём. А выйдет – бежим отсель.

– Верно, друже, – согласился Порей. – Иного-то ведь нету.

Гаральд, кивнув, промолчал. Снова поднявшись, он заходил из стороны в сторону. Нурманы, сидевшие вдоль стены, следили за ним с неослабным напряжённым вниманием.

Наконец, видно, приняв решение, Гаральд остановился посреди каморы.

– Твоё предложение принимается, Тростейн. Вот только страж…

– Спес даст ему денег, – откликнулся Тростейн.

– Тысяча свиней! Лучше я сам пообещаю ему золото. Только бы он клюнул.

Снова в башне наступило молчание. Усталый Любар задремал на соломе, остальные же с бьющимися от волнения сердцами нетерпеливо ждали прихода стража.

Вот, наконец, заскрежетал замок. В проёме двери показалась тёмная фигура с факелом в руке.

Гаральд быстро подскочил к стражу и горячо зашептал ему на ухо. Было видно, как страж поначалу отрицательно затряс головой, но затем начал согласно кивать. Приложив палец к губам, он указал на дверь и тихо промолвил:

– Там вооружённая охрана. Мне надо спешить. Но я всё передам. Конечно, если ты дашь мне золота.

– В порту найдёшь две нурманские ладьи. Спросишь Торвальда. Передашь вот это. – Гаральд сорвал с пальца и протянул стражу серебряный перстень. – Получишь своё золото. Торвальду расскажешь всё обо мне. Иди.

– Будем надеяться на твою красотку, – с усмешкой обратился Гаральд к Тростейну, едва страж вышел. – Но, скажу по правде, не очень-то я на неё полагаюсь. Вот, может, Торвальд, кормчий на моей ладье, поможет нам отсюда вырваться! Тысяча свиней! Отдыхайте и надейтесь, парни! И молитесь Богу о нашем спасении!

…Стемнело. Над башней взошла полная луна и обливала узников серебристым переливчатым светом. Было тепло, даже душно.

Порей тихо шептался с Любаром. Любар вздыхал, вспоминая чистую улыбку прекрасной Анаит. Что с ней? Жива ли? Под громкий храп Тростейна он произносил в мыслях слова любви и клялся, если обретёт свободу, отыскать её хоть на краю света.

Быстро и незаметно промелькнула ночь. Уже первые лучи солнца ворвались в сырую башню, скользя по мрачному серому камню стен, когда с заборола сбросили вниз свёрнутый в трубку пергамент.

Нурманы и русы столпились вокруг Гаральда, торопливо разворачивающего хрустящий в руках свиток.

– Это Спес! Я узнаю запах её духов! – вскричал обрадованный Тростейн.

28

Тревога и тоска снедали душу молодой Анаит, никак не могла она обрести покой. Стучало в отчаянии женское сердечко, чуялось ему: беда приключилась с милым. Иначе почему не кажет он глаз столько времени, пропал неизвестно куда? А может, он отыскал себе другую? Или обиделся, что она так быстро уехала, не простившись, усомнился в её любви?

Анаит послала слугу во дворец, в покои этериотов, но там грубо ответили, что никакого Любара давно здесь нет и никто о нём ничего знать не знает.

Наверное, решила Анаит, Любар уехал на Русь и забыл о ней. Из глаз девушки покатились слёзы, она заперлась в опочивальне, приказала мамке никого в дом не впускать, а Катаклону, если он придёт, сказать, что она больна и не может его видеть.

В угрюмой тягостной тишине потянулись долгие часы. За окнами цвели сады, стройные кипарисы всё так же тянули к небу свои острые, облачённые в изумруд копья-верхушки, раскидистые платаны шелестели густой листвой. Жаркое южное солнце заливало город своим ослепительным светом, а на душе у Анаит было сумрачно, хмурое осеннее ненастье царствовало в ней и никогда уже, думалось девушке, не сменится радостным светом новой надежды.

Сгустились вечерние сумерки, когда старая Нина осторожно постучала в дверь опочивальни.

– Что тебе?! – гневно сдвинула брови Анаит.

– Дочка, тебя ждёт внизу одна женщина. Она хочет передать что-то важное. Спустись к ней, дочка.

– Скажи, я больна. Не могу её принять, – Анаит устало поморщилась.

– Дочка, она очень просила. Такая нетерпеливая.

– Ну хорошо, – набросив на плечи лёгкую шаль, Анаит поспешила в нижний зал.

Плотно закутанная в серый суконный плащ женщина стояла возле окна. При виде Анаит она отбросила назад капюшон. По плечам её заструились длинные чёрные кудри распущенных волос.

Большие чёрные глаза с лукавинкой, вздёрнутый маленький носик, почти сросшиеся над переносицей густые брови, большой рот с короткой верхней губой, над которой проступал едва заметный пушок, – Анаит сразу узнала эту красивую гречанку.

– Спес?! Это ты? – удивилась Анаит. – Извини, у меня сегодня что-то сильно разболелась голова. Если у тебя какое важное дело, прошу, изложи его поскорей.

– Кажется, я знаю средство от твоей головной боли. – Спес лукаво улыбнулась и подмигнула ей. – Вот послушай эту забавную историю. Один воин, этериот, однажды был тяжело ранен ночью под окнами одного дома на Месе. Сердобольная хозяйка втайне от всех спрятала его у себя, спасла и выходила. Этого воина звали Любар. Я правильно говорю?

Анаит застыла в оцепенении, её одновременно охватили страх и надежда. Страх – оттого, что её тайна раскрыта, надежда – что она узнает о Любаре. И ещё вспомнились ей слова Катаклона: «Спес – шпионка проэдра!»

Что, если она хочет всё вызнать и потом навредить им обоим? При мысли об этом Анаит похолодела от ужаса.

А молодая