Понемногу к нему привыкли, и он принялся осторожно нашептывать на Лисецкого, к которому в «Русской нефти» всегда относились с некоторой опаской, вызванной политическими амбициями и жадностью уральского губернатора. То и другое порой вынуждало Лисецкого к опрометчивым поступкам. Как, например, дружба губернатора с Храповицким, чьи аппетиты не внушали симпатии московскому гиганту, желавшему доминировать в региональном нефтяном бизнесе.

Взявшись натравливать «Русскую нефть» на Храповицкого, Гозданкер неприметно для себя все более распалялся и становился кровожаднее. Теперь он желал Храповицкому не только финансовых потерь. Он мечтал о его разорении, позоре и тюрьме.

И вот Ефим Гозданкер сидел в роскошном каминном зале старинного особняка в центре Москвы и нетерпеливо ожидал вице-президента «Русской нефти» Марка Либермана. Особняк, или, вернее, дворец, принадлежавший некогда графу Разумовскому, был куплен «Русской нефтью» специально для проведения приемов и недавно отреставрирован. Архитекторы и строители потратили немало сил и денег, чтобы вернуть ему тот вид, который он имел в восемнадцатом веке. Высокие потолки в лепнине и фресках, мозаика, широкие мраморные лестницы, позолоченная бронза и картины на стенах соседствовали с необходимыми усовершенствованиями, соответствовавшими новым задачам здания. Сегодня длинная анфилада залов выглядела пустынной. Гозданкер был единственным гостем и в своем мятом костюме и болтавшемся на груди галстуке смотрелся весьма несуразно посреди этого старорусского барского великолепия. Толстые голые ангелы взирали на него с потолка осуждающе.

В камине уютно горел огонь, негромко лилась из динамиков классическая музыка, но Гозданкер испытывал лишь все нараставшую тревогу. Встречу Либерман назначил на восемь вечера, коротко пообещав по телефону сообщить Гозданкеру кое-что интересное. Голос у него был интригующим. Гозданкер прибыл в семь сорок пять. Но Либерман задерживался. В половине девятого его все еще не было.

Гозданкер беспокойно ворочался в глубоком кресле и то и дело поглядывал на часы. К нему уже дважды бесшумно проскальзывал вышколенный официант, дабы узнать, не нужно ли чего Гозданкеру. Гозданкеру ничего не было нужно. Кроме головы Храповицкого. Этого официант предоставить ему не мог. Это было по силам только Либерману. Но тот все не шел.

Наконец раздались легкие шаги, и Марк Либерман вошел или, точнее, впорхнул в зал. Это был улыбчивый худощавый человек, довольно изящный, с умным еврейским лицом. Его живые карие глаза постоянно перебегали с предмета на предмет, словно оценивая все, что он видел, или проверяя на прочность. Одевался Либерман на американский лад, то есть подчеркнуто просто: в черные костюмы и рубашки-поло с расстегнутой верхней пуговицей. На руке носил номерной «брегет», очень дорогой, но неброский. Когда он шутил, а шутил он часто, кончик его крупного носа слегка подрагивал.

Как и большинство российских олигархов, он был еще молод, ему не исполнилось и сорока. Когда-то, после института, он был комсомольским активистом. На комсомольской работе подружился с будущим владельцем «Русской нефти». Вдвоем они организовали свой первый кооператив и, сменив агитаторскую деятельность на коммерческую, взялись торговать женскими колготками, которые производили в Подмосковье и выдавали за импортные. Сейчас журнал «Форбс» полагал, что Либерман стоит семьсот миллионов долларов, но вполне возможно, что журналу «Форбс» было известно о Либермане далеко не все.

Впрочем, в этом и состояла отличительная особенность Либермана, занимавшегося в «Российской нефти» связями с общественностью. Его знала вся Москва, министры и журналисты были с ним на «ты» и запросто называли Мариком. Первые охотно обедали с ним в ресторанах, вторые, при любой оказии, бросались звонить ему, чтобы получить неофициальный комментарий. Но если бы вы вдруг спросили, есть ли у него любовница, какой вид спорта ему нравится, какой кухне он отдает предпочтение, никто не сумел бы ответить. О том, что происходит у него в голове, знал только он сам.

Гозданкер вскочил, и, спотыкаясь, кинулся ему навстречу.

— Ну, как дела? — с надеждой спросил он, сжимая тонкую руку Либермана двумя руками.

Его, конечно же, в первую очередь волновали новости относительно Храповицкого и налоговой полиции. Но Либерман сделал вид, что этого не понял.

— Да какие дела в нашей деревне! — сокрушенно развел руками Либерман. — Сорок минут в пробке стоял. В Москву же президент Международного Валютного Фонда прибыл. Так в центре от усердия все движение перекрыли. Я вот думаю, может, мне опять в коммунистическую партию вступить, а? Я ведь когда-то состоял. Начну бороться за социальную справедливость. Как в прежние времена. Против чиновничьих привилегий.

— Тебя сейчас из-за фамилии не примут, — с трудом поддерживая шутливый тон, отозвался Гозданкер. — Уж очень вызывающая.

— Вот так всегда! — вздохнул Либерман. — Мы коммунизм придумали, а нас теперь в коммунистическую партию не принимают. Придется менять фамилию. Буду хоть Жидоморов. А что? Красивая русская фамилия. Марк Жидоморов. Очень душевно. Кстати, не много вас на Руси развелось-то? — подозрительно покосился он на Гозданкера и наморщил нос. — Гозданкеров-то? И все богатые. Нам, Жидоморовым, очень обидно на вас смотреть.

Гозданкер уважительно осклабился, показывая, что оценил юмор.

— Может быть, пообедаем? — предложил Либерман, увлекая Гозданкера в соседний зал, где располагался ресторан. — А то ты с дороги, наверное, проголодался?

Гозданкер был не голоден, но спорить не решился. Они сели за стол, и Либерман, не заглядывая в меню, продиктовал официанту заказ, вежливо консультируясь с Гозданкером по поводу его кулинарных пристрастий.

— Звонил мне, кстати, наш Егорушка, — заговорил Либерман, когда официант отошел. Егорушкой он ласково называл Лисецкого. — Просил тебе привет передать.

— Надеюсь, ты ему не сказал, что я здесь? — всполошился Гозданкер.

— Да как же я такое от губернатора скрою? — испуганно округлил глаза Либерман. — А ну как он узнает? Он же в отместку разболтает всем, что никакой я не Жидоморов. А самый что ни на есть Либерман. И меня из-за тебя из коммунистической партии выгонят! Куда ж я потом денусь?

Ефим догадался, что он опять шутит, и через силу улыбнулся.

— Просто так звонил? — поинтересовался он.

— Лисецкий-то? — переспросил Либерман, расправляя на коленях салфетку. — Да не совсем. Он просто так не звонит. Занятой человек. Не то что я, разгильдяй, — Либерман вновь вздохнул. — Просил с Храповицким встретиться.

Последнюю фразу он произнес нарочито буднично. Гозданкер переменился в лице.

— Ты серьезно? — спросил он, надеясь, что его собеседник опять разыгрывает его.

— Конечно, серьезно, — подтвердил Либерман. — Причем Егорушка был очень настойчив. Дескать, умный человек этот Храповицкий. Серьезный бизнесмен, перспективный парень. Надо начинать с ним совместные проекты. Опереться на него в регионе. Минут десять ему дифирамбы пел. Видно, много с него денег взял.