Кстати об одежде. Пока я философствовал, в голову пришло, что с теми лохмотьями, в которые я одет, надо что-то делать. Желательно выбросить и найти что-то другое. Тут я вспомнил, что среди взятых в недавнем выходе трофеев была и немецкая форма. Только позволят ли мне ее надеть? Еще ведь только начало войны, отряд партизанствует очень недолго, а до зимних холодов далеко. Так что мудрая мысль одного из бойцов отряда Ковпака, запомнившаяся мне из мемуаров, — «встать на довольствие к Гитлеру», еще долго не придет в голову нашему командиру. Это потом, когда наступят холода, если, конечно, отряд доживет до этого времени, оставшись на полном самообеспечении, бойцы начнут спокойно носить захваченную в бою униформу противника.

Но в любом случае надо что-то решать. Ходить в грязной дырявой гимнастерке, которую уже вряд ли возможно привести в божеский вид, больше не хотелось. Поразмыслив, я решил переложить эту проблему на плечи начальства. К капитану было идти боязно – неизвестно, как отреагирует, поэтому я решил поговорить с Митрофанычем. Он – вояка бывалый и должен понять.

Митрофаныча я нашел у командирского шалаша. Тот сидел на бревне и, затягиваясь самокруткой, блаженно грелся на солнышке. Я подошел и остановился, не зная, как начать разговор. Понаблюдав за мной с полминуты, Митрофаныч подвинулся немного в сторону и приглашающе похлопал по бревну:

— Ну говори, чего надо? Мнешься как девка…

— Митрофаныч. — Я присел рядом и тоже достал сигарету. — Тут такое дело. С одеждой надо что-то решать.

— А чего с ней решать? — удивился старик.

— Ну, ходить в этом, — я указал на самую большую дыру в своей гимнастерке, — уже сил нет. Переодеться бы…

— А я тут при чем?

Зашел я, видимо, слишком издалека, и Митрофаныч пока не мог понять, к чему я веду.

— Запасной одежды у нас в отряде нет?

— Откуда? У нас там токо оружие да патроны. А довольствия нам здесь, в лесу, окромя немца никто не дает.

— Так и я о том. — Теперь плавно переводим разговор в нужное русло. — Эти лохмотья уже выбросить давно надо, а другой нашей одежды нет. Зато я с немца тогда, когда колонну расстреляли, снял штаны и куртку…

— А, вот ты к чему! — наконец-то понял мою мысль Митрофаныч. — Ну а я-то тут при чем?

— Так одежда та – вражеская! Вот, узнать решил, как отреагируют, если я в ней ходить буду?

Митрофаныч задумался. Он успел сделать четыре неторопливые затяжки – специально считал! — пока не продолжил разговор.

— С одного боку, — медленно проговорил он, — во вражеской форме нехорошо ходить… — Он снова замолчал, но через некоторое время, окинув меня взглядом, продолжил: – А с другого, ходил бы солдат моего взвода в таком дранье в германскую войну – в рыло ему засветил бы, так шоб все зубы врозь!

Вдруг полог шалаша откинулся и вышел капитан. Я сразу же вскочил, а Митрофаныч только снова затянулся.

— Сидите! — сказал капитан и, дождавшись, пока я снова присяду, тоже устроился на бревне. — Я тут слышал ваш разговор. Прав Митрофаныч, ходить во вражеской форме – не дело. И в том, что боец не должен ходить в таком виде, как ты, Найденов, тоже прав.

Я снова вспомнил фразу из книги о том, чтобы встать на довольствие к Гитлеру. Дождавшись, когда капитан закончит мысль, тут же ее и ввернул:

— Товарищ капитан, вот фашисты нас в лес загнали. Рано или поздно все равно проблему решать надо – у нас же форма изнашивается, а немецкую одежду не берем. Снабжения у нас нет никакого – оружие и патроны у врага добываем. Так пусть и по одежде нас фашисты на довольствие ставят!

— На довольствие, говоришь? — После некоторого раздумья капитан усмехнулся. — А что, дело говоришь! Сегодня вечером приказом объявлю – собирать у немцев вместе с остальными трофеями и обмундирование.

Я, удовлетворенно улыбаясь, затушил сигарету.

— Только ты, Найденов, если немецкую форму надевать будешь, погоны, петлицы и остальное – спори.

Старшина появился через двадцать минут после моего разговора с Митрофанычем и капитаном. Вымытый, он прямо лучился удовольствием и даже, подходя к полянке с нашим складом взрывчатых веществ, что-то насвистывал. Я как раз сидел привалившись к дереву и пытался отпороть немецким штык-ножом орла с трофейной куртки. С петлицами и погонами я справился легко, а вот аккуратно разрезать толстым лезвием мелкие стежки, которыми был пришит орел, — не получалось.

— Обновку в порядок привожу, — пояснил я в ответ на удивленный взгляд старшины. — А то на гимнастерке уже дыр больше, чем ткани.

Старшина просто кивнул и пошел к лежащим на земле минам.

— Как закончишь, берись тол выковыривать, — только и сказал он, с усилием поднимая тяжелую 120-миллиметровку.

Орел наконец-то поддался. Я покрутил вражескую нашивку в руках, размышляя о том, что в будущем за нее можно было бы выручить неплохие деньги. Но, придя к выводу, что здесь она просто мусор, причем – опасный мусор, выбросил «курицу» в кусты.

— Там караульный пацанов каких-то привел, — произнес старшина после того, как я тоже взял себе мину и принялся долбить штыком тол.

— Что за пацаны?

Разговор несколько отвлекал от монотонности работы.

— Местные какие-то. Слышал, Митрофаныч говорил, что в партизаны хотят.

— Так прямо и в партизаны? — усмехнулся я. — А лет им сколько?

— Малые еще. Одному вроде лет пятнадцать, а второй – и того младше. — Говорят, из дома сбежали фашистов бить.

Мне сразу вспомнились книги, которые я горящими глазами читал в детстве. Те самые рассказы о пионерах-героях. Валя Котик, Марат Казей, Зоя Космодемьянская… Дети, которые взяли в руки оружие и пошли воевать за свою Родину. Как я мечтал тогда быть хоть каплю похожим на них, не обращая внимания на то, что героями большинство из этих детей стали посмертно. А потом развалилась пионерская организация, перестали звучать имена малолетних воинов на пионерских линейках и собраниях, покрылись пылью забытые книги в таких же забытых библиотеках… И постепенно те ценности, которые были превыше всего во время моего детства, сменились другими, зачастую – абсолютно противоположными. И герои, в том числе и эти дети, погибшие за свою страну, забылись.

— А командир что? — спросил я, нарушив затянувшуюся паузу.

— Командир приказал их накормить и отвести домой. Мол, не детское это дело – война.

— Ну и правильно! — согласился я с решением капитана. — Пусть растут лучше да потом страну после войны поднимают.

— А они ему, — продолжал старшина, — и говорят, что все равно в лес сбегут. Подберут оружие – благо его в лесах навалом – и будут сами фашистов стрелять.

Оружия действительно по лесам и полям валялось в достатке. Бери – не хочу. И брали такие вот мальчишки и девчонки. И некоторые даже стреляли. А потом немцы прочесывали ближайшие села, обыскивали каждый угол. И находили припрятанные винтовки. В стогах, на сеновалах, под крышами… А потом эти мальчишки и девчонки болтались в петлях с табличками «Партизан» на груди. И хорошо, если только они одни – вырезались за связь с партизанами целые села. И все из-за одной найденной винтовки, из которой могли так и не выстрелить ни разу.