– Ничего страшного, – отмахнулась я. – Просто у родителей другие планы, но я и без того не собиралась ехать к ним.

– В таком случае, может, захочешь провести праздники с моей семьей? – пригласила Элен.

Я была невероятно тронута. А люди еще говорят, что ньюйоркцы холодные и бессердечные! Можно только представить, каковы родные Элен: большая, гостеприимная, шумная компания. Возможно, у них существует традиция обходить стол и перечислять, за что они благодарны Богу и стране, или даже сушить вилочковую кость индейки, чтобы дети ломали ее, загадывая желание. И обед, должно быть, представляет собой нечто из телесериала «Галерея славы» Холмарк[12]: сочные золотистые индейки, горы картофельного пюре и домашние пироги с тыквой, поданные на бабушкином фарфоре и льняных скатертях. Сама мысль об участии в чем-то таком теплом и семейном вызвала слезы на глазах. В приступе ностальгии я уже была готова принять предложение, но тут Элен добавила: – В моей семье существует традиция, по которой кто-нибудь каждый год приводит на обед в честь Дня благодарения заблудшую овцу: так мы называем людей, которым негде провести праздник. Для нас это имеет огромное значение. И обычно все проходит так торжественно… кроме того года, когда мой сын Джо привел домой человека, которого посчитал бездомным стариком, а тот оказался шизофреником, только что сбежавшим из психушки. Гость пытался взять в заложницы мою невестку, угрожая ложкой, которой та поливала индейку соусом. Пришлось вызвать полицию, чтобы увела беднягу. Но в остальных случаях все обошлось как нельзя лучше. И мои будут рады видеть тебя. Мы все так беспокоились, что сроки подходят, а никто из нас еще не нашел заблудшую овечку.

Идея стать любимой заблудшей овцой семейки Элен показалась мне настолько унизительной, что все мысли насчет обеда в стиле обложки кисти Нормана Рокуэлла[13]мгновенно исчезли. До чего же я низко пала, если кто-то из жалости приглашает меня наравне с каким-нибудь психом с ложкой для соуса!

– Э… очень мило с твоей стороны, но мой сосед устраивает званый ужин и пригласил меня, – солгала я.

– Вот как, – пробормотала Элен, явно разочарованная тем, что ей не удастся покрыть квоту заблудших овечек за мой счет. – Что же, если передумаешь, приглашение остается в силе.

– Спасибо, буду иметь в виду, – кивнула я.

Вечером, когда позвонил Джек, я все еще кипела гневом по поводу столь явного равнодушия родителей. У него вошло в привычку звонить мне почти каждый вечер в семь по нью-йоркскому времени. Если кто-то из нас не мог явиться на «телефонное» свидание, днем мы всегда отправляли друг другу электронные письма. Поразительно, как быстро мы смогли впасть в рутину, почти как настоящая парочка. Не то чтобы мы были парой, разумеется… я понимала, насколько абсурдно это звучало в нашем случае.

Я рассказала Джеку о том, как поступили со мной родители, при этом стараясь сохранять беспечный тон и не выказывать истинных чувств. Не хотела, чтобы он подумал, будто родные намеренно избегают меня, и тем самым дать понять, будто со мной что-то всерьез неладно.

– Итак, в тридцать два года я стала сиротой. Практически. Хотя вряд ли мне следовало бы жаловаться, поскольку у тебя даже праздника нет.

– Да, в Англии не принято отмечать американские праздники, – согласился Джек. – Но в этот уик-энд я все равно уезжаю из города по делам.

Мда. Не это я ожидала услышать. Собственно говоря, я почти надеялась, что, узнав о моих рухнувших планах, Джек повторит приглашение прилететь в Лондон. Но когда он промолчал, я невольно ощутила разочарование. Похоже, никто не горел желанием провести со мной праздник, не считая помешанной на благотворительности семейки Элен. И почему-то идея пролежать четыре свободных дня в ванне, окруженной стопками книг, вдруг потеряла свою привлекательность, особенно теперь, когда выбора не предвиделось.

– Вот как? Собираешься повеселиться? – спросила я, стараясь скрыть отчаяние.

– Если считаешь развлечением совещание с французскими бизнесменами о возможном слиянии компаний, то собираюсь. А ты? Следующую неделю проведешь на Манхэттене, маленькая сиротка Энни?

– Ну да, смейся надо мной, – вздохнула я.

В среду, после обеда, Роберт разослал сотрудникам электронные послания с уведомлением, что в связи с Днем благодарения редакция закончит работу в шестнадцать часов.

Вот здорово, на целый час раньше! Что за великодушный принц!

Я знала, что единственной причиной такой щедрости стала срочная необходимость успеть на пригородный поезд (я случайно подслушала разговор Роберта с Барбарой, когда притаилась за фикусом в надежде узнать размер годовых премий).

Но когда все, хватая пальто и сумки, радостно засобирались домой, к родным и индейкам, я невольно ощутила собственное одиночество. Меня ждала пустая квартира. Хорошо еще, что Макс и Дафна большую часть времени пробудут дома, хотя сам День благодарения они собирались провести в Коннектикуте, у бабки Макса. Я решила напроситься к ним, когда они вернутся.

– Я бы пригласил тебя, но слишком люблю, для того чтобы подвергать общению со своей семейкой, – пояснил Макс. – Мне и без того придется паршиво. Бабка ни за что не отвяжется, пока мы не назначим дату свадьбы.

– Свадьбы? Ты что, сделал предложение Дафне? И мне не сказал? – возмутилась я.

– Странно, что именно ты говоришь такие вещи! Нет, никаких предложений я не делал, – мрачно бросил Макс. – Однако отсутствие предложений не мешает родственникам женского пола обдумывать свадьбу. Они считают мое сопротивление мелочью, на которую не стоит обращать внимания. Главное – выбрать фирму, которая будет обслуживать свадьбу, и розы для центральной композиции.

Я вышла из офиса, спустилась в метро и отправилась в свою квартиру, на Монинсайд-Хайтс. Конечно, район не слишком престижный, зато один из немногих в городе, где я могла позволить себе снять квартиру, не деля свое жилище с соседкой. Но наряду с таким преимуществом квартал имел и недостатки в виде огромного количества разного рода бродяг, сумасшедших, злодеев и извращенцев (сбылись худшие опасения родителей при известии о том, что я собираюсь поселиться в Нью-Йорке сразу после окончания колледжа). Я часто гадала, является ли наш квартал чем-то вроде Сумеречной зоны, этакого маяка, незримо сияющего посреди улицы и привлекающего все отбросы города. Потому что независимо от времени суток кругом буквально кишело всяческое отребье: от рехнувшихся, но безвредных душ, шаркающих по асфальту домашними шлепанцами и бормочущих что-то, до полных психов, уверенных, что в любую секунду на мостовой может приземлиться космический корабль, и считающих святой обязанностью обращать в свою веру каждого встречного. Из-за этого я обычно стараюсь идти к дому с опущенной головой, чтобы не встретиться ни с кем глазами и не вызвать на себя огонь праведного гнева. Но сегодня мне не повезло.