Потасовка принца-консорта и короля Ганновера в церкви перед алтарем примечательна сама по себе. Но этим дело не ограничилось. После венчания старый упрямец прорвался вперед, чтобы поставить подпись сразу после королевы. «Он положил кулак на приходскую книгу. Нам пришлось обойти вокруг стола, и Виктория попросила, чтобы книгу передали ей через стол. После третьей попытки заставить Викторию подчиниться он покинул нас в ярости. После мы его больше не звали, и, к счастью, он запнулся о какие-то камни в Кью и повредил себе ребра»[98], – радовался добрый христианин Альберт.

Виктория тоже праздновала победу. Из-за сломанных ребер противный дядюшка еще не скоро наведается в Англию. Хорошо-то как! Она не простила ганноверскому королю, что он прибыл на крестины принцессы Алисы «как раз вовремя, чтобы совсем опоздать», а потом потребовал отдать ему бриллианты покойной Шарлотты. С его слов выходило, что драгоценности принадлежали Ганноверу и Виктория владела ими незаконно. Во избежание скандала Виктория отдала склочному родственнику все, что он затребовал. Но осадок остался.

Кембриджи тоже стали нежеланными гостями при королевском дворе. Когда-то Виктория чуть не вышла замуж за Джорджа Кембриджа и с тех пор не раз вздыхала с облегчением. Кузен Джордж вырос точной копией своего дяди Георга – мотом и разгильдяем. Памятую о несостоявшемся браке, его родители вызывающе держались с королевой. И разве можно было забыть, как герцогиня Кембриджская как-то раз не подняла бокал за Альберта? Как раз из таких мелочей складывается впечатление о человеке.

Последней каплей стала попытка герцогини представить при дворе свою фрейлину Августу Сомерсет. По слухам, леди Августа родила внебрачного ребенка от сына своей патронессы, и герцогиня пыталась обелить ее имя. Демарш против морали закончился ничем. Альберт не желал видеть при дворе особу с дурной репутацией и убедил Викторию проигнорировать леди Августу. Пренебрежение, оказанное ее протеже, взбесило герцогиню. За исключением официальных торжеств, она забыла дорогу во дворец.

Виктория была довольна таким исходом. В любом случае престарелые тетушки нужны детям гораздо меньше, чем бабушка, а ее отношения с матерью значительно потеплели. Альберт взялся за финансы тещи и сумел привести их в порядок. По его рекомендации контролером финансов герцогини был назначен сэр Джордж Купер, который не заигрывал с герцогиней, как приснопамятный сэр Джон Конрой, но дело свое знал. Дрязги из-за денег остались позади, герцогиня начала вовремя платить по счетам и уже не пряталась от кредиторов. Ей пришлось признать, что Конрой подворовывал из ее казны, зато уход Лецен виделся ей уступкой со стороны Виктории.

Во время поездок в загородные усадьбы Осборн и Балморал герцогиня почти всегда сопровождала Викторию. А письмами мать и дочь обменивались чуть ли не ежедневно. «Дорогая мамочка, – гласит типичное письмо от 17 августа 1859 года. – Поздравляю тебя с днем рождения! Мы украсили твой портрет гирляндой цветов и беспрестанно думаем о тебе. Посылаю тебе этот букетик и возвращаю письма». Ни нотаций с одной стороны, ни гневных воплей – с другой. Казалось, что они ощутили то человеческое тепло, которое прежде было скрыто под толщей амбиций. Или же, сама познав материнство, Виктория прониклась к родительнице сочувствием.

Так или иначе, герцогиня Кентская проявила себя заботливой бабушкой и любящей, но сдержанной тещей. Она никогда не ставила под вопрос воспитание внуков, всецело доверяя зятю, и уже не пыталась верховодить. Во всех резиденциях для нее были отведены отдельные покои, удаленные от комнат королевской семьи.

Дядя Леопольд тоже приезжал в гости к племяннице и оставался надолго, проводя в Англии гораздо больше времени, чем приличествовало главе другого государства. Частым гостем в Виндзоре были Карл Лейнингенский, зато Феодора приезжала реже, чем хотелось сестре, – финансы не позволяли. Сам себя в гости к брату любил приглашать Эрнст, но его визиты держали двор в напряжении. Ни для кого не было секретом, что, приехав на свадьбу к Альберту, Эрнст прошелся по лондонским борделям и подхватил сифилис. А вернувшись в Кобург, начал в спешке подыскивать себе невесту.

Альберт писал ему в январе 1841 года: «Известия о твоей тяжкой болезни глубоко расстроили и огорчили меня… Как любящий брат, я не могу не посоветовать тебе отложить все мысли о браке года на два и бросить усилия на восстановление здоровья… Жениться сейчас было бы не только безнравственным, но и опасным… В худшем случае ты лишишь жену здоровья и чести, и, обретя семью, обречешь своих детей на полную страданий жизнь, а стране даруешь больного наследника»[99].

Ветреный Эрнст не внял увещеваниям брата и в 1842 году сочетался браком с принцессой Александриной Баденской, которую, по всей видимости, заразил венерическим заболеванием. Детей у них не было, хотя на стороне Эрнст прижил несколько бастардов. В бездетности Александрина винила исключительно себя, даже не подозревая, какой подарок получила в первую брачную ночь. Разобравшись в характере Эрнста, Виктория держала его на расстоянии от дворцов и особенно от детской. В храме семейственности, который они по кирпичику строили с Альбертом, паршивым овцам не было места. Родственные узы ничего не значат, если на кону репутация.

С уходом Мельбурна и Лецен принц Альберт стал для Виктории центром вселенной. «Они стали одним лицом, – писал Гревилл в 1846 году, – а поскольку он любит дела, а она – нет, вполне очевидно, что обязанности монарха выполняет именно он, хотя она сохраняет за собой титул. Он король во всех отношениях»[100].

Политическое положение принца изменилось. После женитьбы он ратовал за нейтралитет монарха по отношению к обеим политическим партиям. Но, как выяснилось довольно скоро, на суждения Альберта наложила печать ревность к Мельбурну. Тори для него стали тем же, чем виги были для Виктории, – соратниками и лучшими друзьями.

В первую очередь принц наладил отношения с самым влиятельным тори – «железным герцогом» Веллингтоном. Во всей Англии не нашлось бы более неподходящего союзника для принца. Амурные похождения полководца были притчей во языцех, тем более что его любовницы отличались склонностью к эпатажу. Одна из них, куртизанка Харриет Уилсон, опубликовала скандальные мемуары о герцоге, а другая, полупомешанная леди Джорджиана Фейн, собиралась судить его за нарушение брачного обещания.

Но герою Ватерлоо прощалось многое, и даже моралист Альберт готов был дать ему карт-бланш. Дружба с Веллингтоном помогла ему снискать уважение в партии тори. В знак особого расположения Альберт назвал своего третьего сына Артуром в честь Веллингтона.

Еще удачнее складывались отношения Альберта с Робертом Пилем. В отличие от Виктории Альберт не придавал значения его застольным манерам. Зато он рад был побеседовать с сэром Робертом о сельском хозяйстве, античной литературе и политике, да вдобавок по-немецки – Пиль бегло изъяснялся на его родном языке. Альберт преподнес премьер-министру экземпляр «Песни о Нибелунгах» с дарственной надписью и приглашал его на охоту в Виндзор. Именно о таком отце – трудолюбивом, добродетельном пуританине – всегда мечтал Альберт. Гуляка Эрнст Кобургский ему в подметки не годился.