Прибыв на Уимпол-стрит, Лизетта отыскала свой шкафчик — выведенный на нем мелом номер вместо имени позволял ей сохранить анонимность — и забрала свои вещи. Ее била нервная дрожь, однако она была уже совершенно другой женщиной, чем та, что пришла на первую встречу с Джепсоном. Она вновь стала Лизеттой Форестье, агентурное имя Анжелина, агентурная кличка Жаворонок — и дрожь, что никак не хотела униматься, была дрожью возбуждения, а не страха.

Восемь недель тренировки на специального агента — не такой уж большой срок, но Лизетта знала, что физически стала гораздо крепче и научилась справляться с болью. Психологически и духовно она тоже стала сильнее, особенно после специальных испытаний, которые ее заставили пройти на курсах. Она научилась сохранять хладнокровие в самых страшных и пугающих ситуациях, успокаиваться и ясно мыслить даже тогда, когда все кругом было специально устроено так, чтобы отвлекать. Она научилась не терять головы, когда ей вопили в лицо. Научилась не выказывать страха, если ей угрожали.

Так что, наконец вылетая на «Галифаксе», Лизетта испытывала скорее облегчение, чем страх. Пилот попросил ее перед тем, как надеть парашют, вынуть все из карманов.

— Зачем? — изумилась девушка, послушно вывернув карманы.

— Приказ, мисс. Надо убедиться, что вы случайно не прихватили из дома ничего такого, что могло бы вас выдать. Даже конфетный фантик способен загубить вашу легенду… И о чем они только думают, посылая такую роскошную штучку, как вы, в самое пекло?

Лизетта усмехнулась.

— Берегитесь, лейтенант. Меня учили убивать голыми руками.

— Охотно верю, — хмыкнул он.

«Если бы ты только знал!» — подумала она про себя.

— Похоже, вы оказались хорошей ученицей. Уже бывали во Франции?

— Я там родилась.

— Обычно мы не сбрасываем парашютистов так далеко на юг, но вы, видать, случай особый. — Пилот подмигнул. — Ладно, пристегивайтесь.

Время пролетело в мгновение ока, и вскоре Лизетта уже неслась в свободном падении над землей, где она родилась. Было упоительно, но очень опасно, тем более что луна светила вовсю. Лизетта отсчитала положенное число секунд и дернула за кольцо. Купол парашюта раскрылся, Лизетта услышала свист струящегося над головой шелка, почувствовала привычный сильный рывок, безжалостно выдернувший ее из падения навстречу земле, а затем — вольное парение. Недолгое — через несколько секунд Лизетта уже катилась по земле, на практике применяя навыки безопасного приземления.

Запах поля и окрестных садов этой прохладной ноябрьской ночью мгновенно перенес ее в Лилль, в то время, когда ей было всего три года. И хотя сейчас вокруг раскинулась совсем не та Франция, которую Лизетта когда-то покинула, так легко было обмануть себя, поверить: все-таки та.

— Как дела, хорошо? — прошептал кто-то по-французски, поднимая девушку на ноги.

С губ у нее сама собой сорвалась строчка из стихотворения Бодлера, что вертелась в голове во время полета.

— Дыханье ветра, — произнесла Лизетта на родном языке.

— С крыл безумья, — отозвался незнакомец, поднимая взгляд на шум промчавшегося над головой самолета.

— Анжелина, — представилась она, проворно собирая парашют.

— Добро пожаловать в Прованс.

Девушка улыбнулась во мгле.

— Как вас зовут?

— Фрелон. — Шершень . — Простите за агентурную кличку. Фосиль настаивает.

Фосиль . Серп. О нем велись разговоры в штаб-квартире: он будет ее passeur — провожатым с юга на север. Однако сперва надо связаться с руководителем подполья по кличке Роже — он пользовался безупречной репутацией в Южной Франции. А потом вступить в контакт с «врачами», крупнейшей подпольной сетью во всей Франции. Эта сеть базировалась вокруг Парижа. Контактный человек носил агентурное имя Просперо. Несколько месяцев назад Лизетта путалась во всех этих прозвищах. Теперь они осели у нее в голове.

— Мне надо встретиться с Роже.

— В следующей деревне.

— Вы его знаете?

— Прекрасно знаю, — заверил Фрелон, помогая отстегнуть парашют.

— А Фосиля? — поинтересовалась она, выбираясь из комбинезона и скидывая с ног тяжелые башмаки. Странно, должно быть, со стороны смотрится — только что спрыгнула с неба, а уже одета в шерстяное пальто и кожаные лодочки.

Фрелон потянул ее глубже в тень.

— С ним вы тоже увидитесь.

Девушка посмотрела наверх. Вдали раздавалось тихое гудение «Галифакса» из сто шестьдесят первой эскадрильи, уже взявшего обратный курс на взлетное поле в Темпсфорде. Последняя связующая ниточка с Англией.

— Надо спешить, mademoiselle, — поторопил ее провожатый.

Лизетта и сама не заметила, что застыла на месте. Она напомнила себе, что снова стала француженкой — и должна думать и действовать по-французски. Это она умела. Она не оплошает.

— Allez, monseieur . Иду за вами.

Отыскали подходящее место, чтобы закопать парашют и ботинки. Удостоверившись, что никаких следов ее приземления не осталось, девушка зашагала вслед за своим спутником вверх по склону холма. Минут через пятнадцать они вышли на окраину деревни.

— Это Сеньон, — тихонько произнес Фрелон. — Сегодня несколько часов поспите в доме мадам Паскаль. Ее мужа убили немцы два года назад. Она сочувствует маки и помогает нам всем, чем только может.

Лизетта кивнула.

— А вы?

— За меня не переживайте. Заберу вас перед рассветом.

Луна снова вынырнула из-за туч. С деревенской площади доносились веселые голоса.

— Площадь обойдем стороной, — сказал Фрелон. — Сегодня день рождения одной из самых старых местных жительниц. На праздник приглашены все.

Он бросил взгляд на часы.

— Чего мы ждем?

— Ровно в половину десятого начнут петь. Еще минута-другая.

И почти в ту же секунду грянул удалой хор.

— Пора. — Фрелон схватил ее за руку.

— Откуда вы знаете, что это безопасно?

— Никто в деревне не посмеет пропустить праздник мадам Бернар. Мадам Паскаль притворилась, что у нее болит голова.

В конце переулка Лизетта заметила нескольких селян. Фрелон отворил боковую калитку и протолкнул девушку во двор.

— Скорей, — прошептал он и показал на дверь черного хода, где маячил чей-то силуэт. — Мадам Паскаль.

Лизетту провели в гостиную, освещенную одной свечой.

— Спасибо, — поблагодарила девушка хозяйку дома. — Я очень признательна. Вы так рискуете.

Она сама удивилась, как сжалось у нее сердце, когда хрупкая пожилая женщина пожала плечами — до боли знакомым движением.