С перекошенным от ярости лицом дозорный зашагал прочь. Нат тут же попытался вступиться за пленницу, но в глазах стража полыхнула такая ненависть, что он осекся.

— Замолчи! — рыкнул Гун. — Не пытайся выгораживать ее, иначе я тут же перережу ей глотку! Я имею на это полное право! Чертова шлюха пыталась убить меня! Это наказание послужит ей уроком. Я не могу позволить разнузданной истеричке подбивать людей к походу, в котором им не на что надеяться. Никакой стены-экватора не существует! На равнинах их ждет только смерть. При первом же шторме поверхностная корка рассыплется, и все они потонут в жидкой грязи! С этими бреднями нужно решительно бороться. Они погубили уже не одно племя, поверь мне!

Улицы быстро опустели. Нападение на дозорного считалось тягчайшим преступлением, и весь город уже заранее опасался мести Гуна. Ходили слухи, что дозорный уже готов казнить каждого десятого горожанина в качестве меры устрашения. Такое уже случалось в прошлом. Дозорный был наделен абсолютной неприкосновенностью. Именем всех богов! Того и гляди, эта сумасшедшая навлечет неприятности на весь город!

Мужчины негромко переговаривались с суровыми, мрачными лицами, женщины рвали на себе волосы, дети хныкали.

По возвращении в башню Гун вдруг зашатался и обессиленно упал на лавку. Присмотревшись поближе, Нат обнаружил, что клинок все же проткнул кожаную подкладку между бронзовыми пластинами лат и рассек дозорному кожу чуть выше грудины. Нат бережно помог Гуну освободиться от панциря. Рана оказалась длинной, но неглубокой, хотя кровоточила сильно, пропитав кровью серую ткань рубахи на груди пожилого стража.

— Маленькая дрянь захватила меня врасплох, — прохрипел Гун. — Рефлексы у меня уже не те, что прежде. Будь я чуть помоложе, перехватил бы ее руку еще на полпути.

Нат смастерил из каких-то тряпок повязку и приладил ее на порез, отметив про себя, что все тело дозорного и без того было вдоль и поперек иссечено старыми, грубо залеченными шрамами.

После долгого молчания Гун заговорил снова:

— Мне следовало бы отрубить ей голову, но я не стану этого делать. Не потому, что я ее прощаю, а для того, чтобы порадовать тебя… Я знаю, что ты влюблен в эту шлюшку, вижу это по твоим глазам. Если я ее убью, ты станешь моим врагом, и тогда мне придется уничтожить и тебя тоже. А этого мне ни в коем случае не хотелось бы делать. Давай заключим с тобой договор. Я сохраню Сигрид жизнь, а ты за это поклянешься мне в послушании и преданности. Я имею в виду абсолютную, слепую покорность, будто ты солдат, а я твой командир. Я привязался к тебе, Нат, и лишь таким способом я смогу защитить тебя от тебя самого. Никаких больше расспросов! Никаких подозрений! Ты будешь подчиняться мне, и все. Если откажешься, я прикажу живодеру разрубить Сигрид на шесть частей и выложить их на главной площади в назидание горожанам.

Нат застыл на месте, задохнувшись. Условия Гуна были совершенно однозначны: по сути, он предлагал ему стать его сообщником и отказаться от всех отношений с мятежниками, иначе Сигрид умрет. Это был очевидный шантаж, но у Ната не было иного выбора, кроме как подчиниться.

— Хорошо, — кивнул он, смиряясь с чувством, что он только что продал душу дьяволу. — Я вам подчиняюсь, а вы отпускаете Сигрид.

— Вот и славно, — буркнул Гун. — Но придержи свои чувства. Эта девушка не для тебя. Вздорная, невоспитанная… переспала со всеми парнями в городе. Даже отец выгнал ее из дома. Она принесет тебе только неприятности. На самом деле она только и мечтает, чтобы присвоить себе мою власть. Поэтому и клевещет на меня. Ее давно злит, что женщины отстранены от участия в лотерее. Впрочем, что я тут болтаю, ты же меня совсем не слушаешь. Иди, освобождай ее, иди…

Стараясь сохранять хотя бы видимость достоинства, Нат кое-как удержался, чтобы не нестись по улицам бегом, и вошел на живодерню спокойным шагом. Чуть ли не все население Сольтерры с тревогой наблюдало за ним, притаившись за полуприкрытыми ставнями окон. Что-то он сделает? Вынесет приговор преступнице? Объявит всеобщее наказание?

После отчаянных выходок первых минут Сигрид целый час не раскрывала рта из страха, что кружащие вокруг дохлого ящера насекомые сядут ей на язык. Она даже дышать-то почти не смела. Опарыши уже вовсю ползали по ее коже и копошились в волосах. Мужество окончательно покинуло ее, и она разрыдалась, как только Нат перерезал веревки.

Он помог ей помыться и даже протер ей кожу водкой из бутылки, которую стащил в башне. Едва он закончил, девушка бросилась бежать и исчезла среди развалин без единого слова благодарности.

Неудавшееся покушение на Гуна совсем выбило Ната из колеи. Он наивно полагал, что теперь дозорный наладит общение с молодежью и укажет ей иные способы улучшить свою жизнь, но не тут-то было.

Почему Гун никому не сказал о зеленом пламени?

Наверное, боялся, что его обвинят в колдовстве. Или наглость сторонников Сигрид пробудила в нем злость, которую этот суровый, резкий человек не умел или не хотел смирить.

Нат в нерешительности наблюдал, как возникший конфликт все более разрастается. Старшее поколение горожан не питало ни малейшей симпатии ни к Сигрид, ни к ее последователям. Намерения мятежников казались им нелепыми, несбыточными. Как можно хотеть уйти неведомо куда, когда каждые пять лет великая лотерея могла наделить любого из них небывалыми благами и льготами?

Время шло, и Нат все больше удивлялся молчанию дозорного. Казалось бы, сейчас самое подходящее время, чтобы сделать публичное заявление и утихомирить страсти. Может, у Гуна возникли какие-то сложности в работе? Или он решил, что жители Сольтерры недостойны воспользоваться плодами его знаний? Наверное, коварство мятежников сильно его уязвило, отчего он решил выбрать позицию оскорбленного высокомерия. Нату очень хотелось отыскать Сигрид и ее штаб, чтобы объяснить им ситуацию, но, увы, «Кочевники» куда-то попрятались, и юноше так и не удалось отыскать их убежище.

— Да они просто бестолочи, — надоедливо зудел Гун чуть не каждый вечер. — Оболтусы под предводительством истерички. Я всегда буду защищать жителей холма от этих горе-агитаторов, я не дам кучке неуравновешенных юнцов заморочить им голову и обречь на верную смерть среди грязевой равнины. Может, я резковато себя веду, но это только для того, чтобы спасти город. Если придется, для поддержания порядка я обращусь за помощью даже к Ползунам! Сделаю их своими солдатами, своими соглядатаями! Мне это совсем не нравится, но если меня вынудят, я ни перед чем не остановлюсь!

Сигрид так и не показывалась. Среди тех, кто ей сочувствовал, бродили слухи, что она укрылась на время, чтобы спастись от гнева Гуна. Другие шептали, что ее захватили Ползуны и раздавили под грудой камней. Ната эта идея привела в ужас, и как-то ночью он пробрался на полуостров, туда, где стоял кожаный шатер. Ободрав руки до крови, он долго рылся среди наваленных кучей булыжников на окраине лагеря фанатиков, но выкопал из-под них только два полуразложившихся детских трупика, на которые даже не взглянул толком — так его пугала возможность вдруг коснуться окоченевшего лица Сигрид. Убедившись, что ее там нет, он испытал такое облегчение, что громко рассмеялся прямо над сплющенными тельцами. Это была безумная ночь, которую он сразу же постарался стереть из памяти с помощью целой кружки самогона.