На этот раз ответ пришел быстрее, словно она отчасти завладела его вниманием.

— Каратель Шлорбы лучше всего хранит себя сам. Корбиньи с трудом сдержала раздражение.

— Тогда кому он принадлежит?

— Самому себе, — ответил Хранитель. Он помолчал, а потом дал более пространный ответ, потому что это были достойные вопросы и принадлежали к числу тех, которые задавали себе сами Телио. — Некоторые говорят также, что он принадлежит событиям, или Сестре, или даже Вождю, которому в этот момент благоволит. Другие говорят, что Каратель поистине свят, потому что он способен изменить событие, в котором оказалось все существующее.

Кузина Анджелалти на секунду оторвала взгляд от Трезубца и устремила на Свидетеля быстрые, яростные глаза. Свидетель отметил, что его сердце ее одобряет как настоящего воина, который выполняет приказ вождя, не разделяя его желаний. О таких вещах писалось и несколько примеров тому были в Памяти, но чтобы такое обнаружилось здесь, где он так недавно отчаивался из-за толстяка, возвещало о возможностях огромных перемен в том, что есть.

— А почему… — начала Корбиньи, но тут такси дернулось — настолько резко, что Анджелалти бросило на нее, а Свидетеля — на дверь — и остановилось.

Она выглянула в окно и увидела узкую улочку с обшарпанными домами, некоторые с разбитыми окнами, закрытые выщербленными дверями.

— Это не космопорт! — крикнула Корбиньи. — Такси! Продолжай движение к точке с указанными координатами!

— Данному устройству запрещено продолжать путь, — объявил механический голос. — Ключ данного устройства известен соответствующим муниципальным организациям. Данное устройство…

— Полицейские! — Она повернулась, схватила кузена за здоровую руку и встряхнула. — Анджелалти, очнись! Машину остановили, приближается полиция!

Он не отозвался. Она охнула, поворачиваясь в тесном салоне такси и не замечая, насколько этот возглас был похож на рыдание.

Систему управления робота легко было опознать по свинцовому кожуху. Корбиньи с кряхтением перегнулась через низкий барьер, на ощупь нашла изолированные провода, осторожно проследила их до главного пульта, заставляя тупые планетные руки ощутить все оттенки формы, размеров и непрерывности — и разрыв в непрерывности.

— Да! — выдохнула она.

Она повернула нож, терпеливо ввела лезвие туда, где от него будет больше пользы, и, держа одной рукой рукоятку, другой направляя острие, налегла всем весом.

Глупый провод растянулся, сопротивляясь, — и лопнул так внезапно, что ее отбросило назад. Провод заискрил, пульт зажегся — и все двери распахнулись.

— Выходим! — крикнула она Свидетелю, сунув в его изумленные руки Трезубец, а потом повернулась, подхватила Анджелалти и вытащила его из машины.

Вытащить его ей удалось, но его вес оказался ей не по силам — ей, которая когда-то была способна поднять вес вдвое больше своего и удерживать его до счета «пять». Она упала на грязный тротуар, придавленная его телом. Сирены звучали катастрофически близко.

Из ниоткуда появились руки — широкие, твердые и умелые. Они подхватили Анджелалти как младенца. Корбиньи поспешно поднялась на ноги, а Свидетель уже совершенно непринужденно укладывал Анджелалти себе на плечо. Подняв на нее глаза, он подбородком указал на предмет, прислоненный к боку машины.

— Тому, кто определен для Свидетельствования, запрещено прикасаться к Карателю.

— Да, прошу прощения.

Желание бросить эту штуку было почти непобедимым, но потом к ней вернулся разум. Как доставить Анджелалти в безопасное место, если тот, кто способен его нести, останется следить за Трезубцем?

Она схватила ненавистный предмет, прислушалась — сирены приближались с севера — и побежала на юг. Свидетель за ней.

Главную улицу пересекал вонючий переулок — и она свернула в него, хоть он и шел параллельно дороге к порту. Тут можно, мелькнула шальная мысль, и обороноспособную позицию занять, если до этого дойдет.

— Ага, как же! — воскликнула она, ужасаясь истерическим нотам в своем голосе. — Имея на вооружении один короткий нож и полусгнившее старье!

— У меня есть нож, о, воин, — произнес Свидетель рядом с ней, — и некоторое знание искусства.

Она повернулась и посмотрела на него:

— Вот как? А определенному для Свидетельствования дозволено сражаться?

— Мужчине можно сражаться, — торжественно заявил он, а потом его серьезное лицо внезапно осветилось улыбкой. — Но мертвецу не дозволено Свидетельствовать.

Она рассмеялась, все еще ощущая близость истерики и чувствуя, как сердце у нее ударяется о ребра.

— Слова, достойные Члена Экипажа! С такой волей к победе мы еще доберемся до космопорта. Ну-ка…

Сирена взвыла огорчительно близко. В дальнем конце переулка затормозил полицейский автомобиль.

Корбиньи выругалась и рванулась вперед к другому выходу из переулка — может быть, представится еще один шанс прорваться в порт, к «Гиацинту». Позади слышались шаги Свидетеля, двигавшегося не так быстро, как мог бы — он берег Анджелалти, который без сознания висел на широком плече.

И снова у выхода из переулка возникла машина, уничтожив все надежды вырваться на улицу. Корбиньи резко остановилась, и из ее рта вырвался бессловесный вопль. Позиция, черт побери. Обороноспособная, как же… — Морела, скорее! Сюда Морела!

Она повернулась, увидела лихорадочно блестящие глаза и худую руку, распахнувшую калитку в обшарпанном

заборе — и нырнула туда вместе со Свидетелем.

За калиткой оказался сад. Корбиньи успела смутно увидеть яркие цветы на сочной зелени, а потом чья-то исхудавшая рука поймала ее за рукав и потащила через какую-то арку в полумрак.

— Закрой дверь! — прозвучал приказ.

Корбиньи услышала скрежет засова и увидела Свидетеля у самой двери. Анджелалти свисал с его плеча, словно мертвец.

— Милость корабля! — Корбиньи стремительно обернулась. — Благословение… — она секунду колебалась, оценивая нюансы этого лица, полускрытые темными волосами, худобой и какой-то лихорадочной, жаркой энергией, — …сударыня! Мой кузен ранен и нуждается в помощи…

Темные глаза раскрылись шире, их взгляд перенесся на здорового мужчину с раненым на плече.

— Сюда.

Корбиньи снова потянули за рукав, и она повиновалась этой команде, жестом позвав Свидетеля за собой.

Похожий на туннель коридор вывел в светлое просторное помещение. Корбиньи подняла взгляд на стеклянный потолок, посмотрела на стену, целиком стеклянную, увидела мольберт, поставленный под нужным углом к свету, и несколько ширм, отделявших от мастерской нечто вроде алькова или даже комнаты.

— За красной ширмой диван, а в шкафчике рядом — антисептик и бинт, — сказала незнакомка. — Я затемню окна и отключу звонок…