– Я бы не хотел все жизнь заниматься этим, – честно признался Питер, не боясь, что этот человек доложит хозяину. И не потому, что добряк и пожалеет раба, нет. Питер видел, что этот человек стоит выше молоканов и наверняка презирает их – такой докладывать не станет.

– Помнишь, как тебя били кленовыми палками?

– Да, сэр, кто же такое забудет.

– У меня сложилось впечатление, что это не самый страшный день в твоей жизни.

– Увы, сэр, это так.

– А каким был самый страшный?

– Когда моего дядю зарубили в обозе, а меня взяли в плен. С тех пор я невольник.

– А другой страшный день?

– День битвы с туранским войском на трех холмах при Аруме.

– Ты был солдатом?

– Казенным человеком, сэр. Стоял во втором ряду рогатчиком.

– Готовили вас недолго?

– Так точно, сэр. Торопились, чтобы остановить туранов, но, как видите, зря.

– Много вас спаслось?

– Малая горстка, а сейчас, возможно, я один.

– Что ж, – человек поднялся с бревна. – Давай малую корзину, я помогу тебе переправиться вон на тот остров.

– Зачем? Простите, сэр.

– Я хочу кое-что рассказать тебе, попробовать что-то вылепить из той глины, которой ты сейчас являешься. А о башмаках не беспокойся, если их украдут, я подарю тебе свои.

Питер невольно посмотрел на ноги незнакомца: тот был в новых сандалиях из свиной кожи.

– Годится, сэр, а как мне к вам обращаться?

– Меня здесь знают под именем Корнелий, полагаю, этого тебе будет достаточно.

– Да, сэр.

– Ну, тогда хватай корзину и идем, времени до заката осталось не так много.

Почему-то Питер думал, что Корнелий хочет рассказать ему свою историю, ведь это по-настоящему занимало его. Как может обычный с виду человек пользоваться авторитетом у таких чудовищ, как орки-молоканы?

Но когда они в мокрой одежде выбрели на большой остров, расположенный посреди реки, Корнелий велел оставить корзины в кустах и повел Питера на небольшое глинистое плато, укрытое от посторонних глаз зарослями разросшихся ив.

– Встань здесь, – указал Корнелий место и, обойдя вокруг Питера, остановился напротив него. – Зол на Лусха? – спросил он.

– Он – хозяин, – уклончиво ответил Питер.

– Ты думал о том, почему он так ловко тебя сбивает, хотя ты парень не из простых?

Питер кивнул.

– Ну, и чего надумал?

– Он здоровее меня, в смысле – выше.

– И все? – усмехнулся Корнелий.

– У него ноги длиннее и руки. И еще он обманывает меня и расталкивает – то в одну сторону ткнет, то в другую, а потом сразу – в ухо.

– Хотел бы так научиться?

– Конечно, кто ж от такого умения откажется.

– Никто не откажется, тут ты прав. – Корнелий замолчал и, оглядевшись, вдруг с неожиданной, пронзительной тоской в голосе продолжил: – Да только платить иногда приходится слишком дорого.

– Вы это о чем, сэр?

– Корнелий… Говори мне ты.

– Извини, Корнелий. Я не совсем понял, о чем ты говоришь.

– О том, что на учебу требуются силы и терпение, хотя в тебе все это есть. Жизнь заставила, ты ведь уже шестого хозяина холоп?

– Так точно.

– Тогда учись, чтобы их в твоей жизни не было еще полдюжины.

– Я готов, Корнелий.

И Корнелий преподал Питеру первый урок. Он заставил его драться на пределе своих возможностей, однако не глушил ученика, как это делал кровожадный Лусх, а лишь сбивал изредка на землю и пояснял ошибки, которые допускал Питер.

К моменту, когда солнце стало клониться к закату, Питер высушился и снова промок от пота, но был доволен оттого, что кое-что у него начало получаться.

– Иди первым, корзинки потащишь сам.

– Да, Корнелий, спасибо…

– И не будь дерзким с Лусхом, рано тебе еще.

– Хорошо, Корнелий.

Они разошлись, и Питер отправился в свинарник – сдавать улов, а потом вместе с Брианом и еще одним невольником пошел назад – в поселение.

Зная, что его ждет вечерняя взбучка от Лусха, он, в отличие от прошлых вечеров, ждал ее с нетерпением и любопытством. Корнелий многократно повторил на нем все те приемы, которыми так здорово владел хозяйский сын, и научил, как им противостоять. Но напоминание не быть с Лусхом дерзким Питер понял правильно, он и сам не стал бы раскрываться, уж чему-чему, а осторожности за время своей невольничьей жизни он научился.

По улицам невольники шли, прижимаясь к стенам и глядя себе под ноги, чтобы не оскорбить неосторожным взглядом прохожих молоканов.

В воздухе пахло перегоревшим жиром, в этот час молоканы жгли у жертвенных костров подношения Хивве, вступавшей ночной порой во владение миром.

Когда невольники подошли к воротам своего хозяина, Лусх уже поджидал Питера.

Равнодушно пропустив мимо двух других рабов, он ударил Питера наотмашь. «Нырять» было поздно, и Питер лишь втянул голову, чуть приподняв плечо, – как учил Корнелий. Удар тяжелого кулака Лусха пришелся в плечо, скользнул по голове, и, повинуясь толчку, Питер забежал во двор. Лусх рыкнул от досады и, закрыв створку, последовал за объектом своих садистских развлечений.

Питер никуда не убегал, идти в погреб он мог только по разрешению своего истязателя.

– Ну что, лягушонок, будешь харкать кровью? – улыбнулся Лусх, демонстрируя кривые клыки.

Питер молчал и лишь чуть приподнял руки, собираясь защищаться. Впрочем, это не смутило Лусха, ведь именно попытки раба защитить себя вызывали в нем еще больший интерес к истязанию. Орк быстро атаковал, нанося удары справа и слева, но не в полную силу: он знал, как продлить удовольствие. Невольник пошатнулся и отступил на пару шагов, хотя вся атака Лусха пришлась на руки и плечи.

Лусх атаковал снова, добавляя своим хитросплетениям сложности. В конце концов он «поймал» лягушонка и крепко приложил его по уху, зная, что этот удар наиболее болезненный. Питер не удержался на ногах и, упав, прокатился по земле, чтобы тотчас подняться. У него получилось! Корнелий говорил: пропустив удар, не пытайся удержаться любой ценой, а лучше последуй за его силой – упади и покатись, как камень.

«Если будешь стараться выстоять, сила удара пойдет на твое разрушение, а если покатишься – она истратится на то, чтобы перекатывать тебя».

Питер перекатился и поднялся, чувствуя себя совсем неплохо. Да, в ухе звенело, но не более чем от шуточной оплеухи.