Далее автор статьи утверждает, что вот-вот 23 (!) процента россиян «прибегнут к вооруженным выступлениям», придут «в роскошные оффисы и коттеджи». Что это, о чем речь? О революции? О бунте? О грабеже? Допустим, шахтеры Кузбасса раздобыли автомат и пришли в роскошные оффисы. В кого они будут стрелять — в директора банка? В начальника ГАИ? В Тулеева?

Автор предупреждает: «Олигархия сверхбогачей! Господа! Вам грозит опасность». Он уже чувствует себя победителем: «Представителей верхов, которые, как Гайдар, нервничают и угрожают, надо предупредить: не провоцируйте, иначе вы немедленно будете взяты под стражу и ответите по всей строгости закона». Под стражу! Немедленно! Это когда же? Ведь для этого надо сначала, чтобы они перестали быть «представителями верхов». И по какому закону они ответят? Разве закон запрещает нервничать? А угрожать и провоцировать — так и сам автор статьи тут не безгрешен.

Он предупреждает тех, кто надеется скрыться с капиталами: «Напоминаю судьбу Троцкого!» При чем здесь Троцкий? Разве он скрылся с капиталами? Тех, кто скрылся с капиталами, никто не трогал — себе дороже. Но дело в самой этой странной угрозе. Сначала о технической стороне. Сегодня Россию разворовывают тысячи и тысячи «сверхбогачей». Чтобы где-нибудь в Париже или на Багамских островах найти и уничтожить одного такого «троцкого», должна долго работать бригада специалистов высшего класса. Кого пошлет оппозиция на это мокрое дело? Где взять нового Рамона Меркадера? Но техника — не главное. Откуда вообще взялась эта бредовая доктрина «неуловимых мстителей»?

После напоминания о судьбе Троцкого Ю.Качановский без перехода начинает давать олигархам добрые советы и задания по спасению России: «Березовский, Гусинский, Авен и т.д., сформируйте совет российского национально ориентированного капитала!» Прямо хочется крикнуть «Вся власть совету!». Думаю, у читателя «Советской России» при мысли о такой советской власти должны глаза на лоб полезть. Автор поясняет: «Свои состояния и собственность вы должны поставить на службу делу спасения России. Совет крупного российского капитала должен разработать программу своего вклада в дело подъема экономики».

Когда это Березовский и Авен просили совета у «Советской России»? Но предположим даже, что банкиры, купив в метро «Советскую Россию», прочитали, прослезились и образовали советы в центре и на местах. И даже «разработали программу своего вклада». Что они должны сделать, чтобы спасти Россию? Ведь экономика разрушена именно потому, что существуют они, «олигархи» — не как личности, а как социально-экономическое явление. Чего конкретно от них требует автор «Советской России»? Чтобы они, оставаясь банкирами, спасали экономику России? Но это же невозможно, они немедленно разорятся. Они олигархи и банкиры именно потому, что поедают экономику России. Вот такие некогерентные рассуждения предлагались, чтобы консолидировать оппозицию.

Некогерентность рассуждений наблюдается даже в серьезных трудах видных ученых-гуманитариев. Вот книга доктора юридических наук Б.В.Курашвили “Историческая логика сталинизма” (М.: Былина, 1996), одно из лучших, на мой взгляд, произведений левой печати, написанное человеком, который глубоко переживал поражение советского строя. Однако и здесь бросается в глаза некогерентность важных утверждений. Вот некоторые места.

Военный коммунизм, согласно Б. Курашвили, это “авторитарно-утопический социализм. В целом, увы, несостоятельный”. Как же так? Ведь военный коммунизм — это изъятие части хлеба у крестьян и его уравнительное, внерыночное распределение среди горожан для спасения их от голодной смерти, поскольку рыночное распределение разрушено войной.

Что же здесь утопического? Это мера, которая применяется под давлением крайних обстоятельств, в условиях бедствия. И что здесь “социалистического”? Военный коммунизм вводили и буржуазные либералы (якобинцы и жирондисты) во Франции в ХVIII веке, и буржуазные милитаристы в Германии в ХХ веке. И почему же он “увы, несостоятельный”? На каких весах взвешен смысл спасения миллионов горожан и похлебки для Красной Армии? А в Отечественную войну карточная система — тоже “увы, несостоятельна”?

Диктатура пролетариата 1917-1920 гг. всем была бы хороша, но, как пишет Б.В.Курашвили, “увы, пренебрегала демократическими процедурами, правами человека”. Как это “увы”, если в этом — суть любой диктатуры? Нельзя же “губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича”, как мечтала одна невеста. Сам автор здесь же признает: “Тогда иное было практически невозможно”. Но если так, то именно о наивных попытках соблюсти в тех условиях права человека, то есть пытаться сделать нечто невозможное, следовало бы сказать “увы”.

На втором этапе построения советской системы, по мнению Б.В.Курашвили, ущерб от нарушения законов марксизма (революция в крестьянской стране была Марксом не предусмотрена) был как-то преодолен, но затем “в закономерное течение революционного процесса мощно вмешался внешний фактор. Общество было искусственно возвращено в подобие первой фазы революции, ибо других способов форсированного развития не было видно… Сложилась теоретически аномальная, противоестественная, но исторически оказавшаяся неизбежной модель нового общественного строя — авторитарно-мобилизационный социализм с тоталитарными извращениями”.

Как может быть противоестественным то, что “исторически оказалось неизбежным”? Почему внешний фактор, тем более мощный (грядущая мировая война), представлен досадной помехой “закономерному течению”? Выходит, “правильный закон” не учитывает факторы такого масштаба? Но тогда цена ему грош. Почему выбор пути индустриализации, который единственный давал возможность спасения (по словам Б. Курашвили, “других способов не было видно”), назван “искусственным”? Любое решение, как плод переработки информации и выбора, есть нечто искусственное, а не природное, но здесь этот термин носит явно осуждающий характер. В целом, в этом рассуждении одно определение явно опровергает другое — это и есть некогерентность.

У нас нет сейчас возможности глубоко копаться в методологических основаниях глубокой деформации рационального мышления. В первом приближении можно сказать, что были одновременно нарушены два взаимодополняющих блока интеллектуальных навыков — диалектический взгляд на реальность и материалистическое сознание, опирающееся на жесткие, “земные” понятия (хотя бы на уровне здравого смысла). Большую роль в нарушении работы этих двух инструментов сыграло советское обществоведение (подробнее см..

Тон в генерировании некогерентных рассуждений задали именно обществоведы. Это неудивительно, так как в массе своей преподаватели идеологических дисциплин не знали и не чувствовали научного метода, да и вообще имели очень туманное представление о науке как особом способе познания. Удивительно другое — как безропотно последовали за ними в своем мышлении миллионы советских инженеров и ученых, которые почему-то восприняли схоластику этой профессуры, а не потрудились приложить к познанию общества те методы рассуждений, которыми так успешно владели в своей профессии.

Например, во время перестройки часто приходилось слышать, что советский социализм оказался негодным как формация, что его базис не давал простора для развития производительных сил и т.п. Но ведь категории истмата “формация” и “базис” есть абстракции высокого уровня. Реальное общество всегда сложно и не может быть сведено к какой-либо чистой модели. Это очевидно любому инженеру и человеку с естественно-научным образованием, но В. Келле и М. Ковальзон, авторы официального учебника “Исторический материализм”, напускают туману. Например, по их мнению, период строительства социализма в СССР был переходным периодом, а потому базиса в нашем обществе как бы вообще не было. Они пишут: “Если считать, что “базисом переходного периода” является совокупность экономических укладов, то пришлось бы капиталистический и социалистический уклады отнести к одному базису, что нелепо”.