Лина Дарроу вздохнула, принимая сидячее положение.

— Милая Аннабель, ты же терпеть меня не можешь.

— Это неправда, — запротестовала Аннабель. — Только потому, что я…

— Нет, это правда. Ты подозревала, что я пытаюсь тебя обставить. Ты считала, что я увиваюсь за Барри на том лишь основании, что я не скрывала, что вижу в нем человеческие качества. И еще ты решила, что я хочу отбить у тебя Оливера, тогда как на самом деле…

— Лина, Бога ради! — взмолился Пирс.

Ее изумительные темные глаза засверкали.

— Именно так, Олли! Тогда как на самом деле ты ей просто наскучил, а тут я подвернулась как нельзя кстати. — Она обвела взглядом всю компанию. — Право, стоит на вас посмотреть и еще интереснее — послушать! Все вы думаете, что Барри убил ее… все, кроме одного, как сказал бы ты, Олли. Но у вас не хватает смелости признаться. А сказала ли ты, милая Аннабель, своему мистеру Гудвину, что жаждешь лишь одного — чтобы он раскопал какое-нибудь доказательство вины Барри? Нет, ты наверняка приберегла это напоследок.

Лина медленно встала на ноги, лицом к лицу с Аннабель, на расстоянии прыжка.

— Я знала, что так и кончится, — обронила она и, обогнув кресло, в котором сидел Лидс, направилась к двери в вестибюль. Все проводили ее взглядами, но никто не промолвил и слова; затем, когда она вышла из гостиной, Барри Рэкхем поднялся и, ни на кого не глядя, даже на хозяйку, покинул комнату.

Оставшиеся трое гостей переглянулись. Лидс и Пирс встали с кресел.

— Извини, Аннабель, — выдавил Лидс, — но разве я не предупреждал тебя, что за фрукт этот Гудвин?

Она не ответила. Она стояла молча, и грудь ее вздымалась. Лидс ушел — в походке его не чувствовалось прежней живости, и Пирс, пробормотав слова прощания, тут же последовал за ним. Дейна Хэммонд приблизился к Аннабель и поднес было руку к ее плечу, но потом передумал.

— Зря ты это затеяла, дорогая, — миролюбиво произнес он. — Иначе и быть не могло. Если бы ты посоветовалась со мной…

— В следующий раз посоветуюсь, Дейна. Спокойной ночи.

— Я хочу поговорить с тобой, Аннабель. Я хочу…

— Бога ради, оставь меня! Уходи!

Он отступил на шаг и окинул меня испепеляющим взглядом, словно винил в случившемся. Я изогнул правую бровь. Есть у меня такой дар — приподнимать одну бровь, — но обычно я приберегаю его на крайний случай, когда остальные средства исчерпаны.

Ни слова не говоря, он выскочил вон из гостиной.

Аннабель упала в ближайшее к ней кресло, уперла локти в колени и обхватила голову руками.

Я стоял и наблюдал за ней. Потом заговорил, стараясь вложить в голос побольше сочувствия:

— Конечно, триумфом я бы это не назвал, но все-таки вы попытались. Не собираюсь вас утешать, но на будущее было бы благоразумнее не собирать всю паству, а позволить мне разобраться с каждым в отдельности. И еще не повезло, что первой жертвенной овечкой вы избрали Лидса, потому что у него на меня зуб. Но, по правде говоря, ваше положение было безнадежно с самого начала. Воздух был настолько наэлектризован, что — взмахни перышком и произошел бы взрыв. Спасибо за приглашение.

Я откланялся. Когда я вышел на стоянку, остальные машины уже разъехались. Выезжая по извилистой аллее, я подумал, что, в конечном итоге, первый звонок в мой новый офис оказался не столь уж и блестящим.

Кое-кто из моих друзей пытался уверить меня, что некоторые из моих похождений в то памятное лето вполне достойны описания, но даже если бы я с ними согласился, я не стал бы здесь распространяться на эту тему. Хотя справедливости ради замечу, что вскоре после того, как я поместил в «Газетт» объявление, молва быстро разошлась и отбоя от клиентов у меня не было. Вот краткий перечень моих подвигов по месяцам:

МАЙ. У женщины украли кошку. Вернул ее владелице; дебет — пятьдесят долларов плюс компенсация издержек. Клиента грабанули в борделе на Восьмой авеню, а он по понятным причинам не захотел связываться с полицией. Разыскал виновную и запугал, вынудив расстаться с большей частью добычи. Заграбастал пару сотенных. Отец хотел вырвать великовозрастного недоросля-сына из лап хищницы-блондинки. В это дело мне лезть не стоило; потерпел полное фиаско, приобретя расцарапанную физиономию и свою законную сотню поверх расходов. Ресторан с проворовавшейся кассиршей; потратил всего полдня, чтобы вывести ее на чистую воду; клиент заартачился было, увидев счет на шестьдесят пять долларов, но уплатил.

ИЮНЬ. Целых две недели угробил, расследуя мошенничество со страховкой по просьбе Дела Баскома, и едва не расстался с головой. Справился, однако, с присущим мне блеском. У Дела хватило наглости предложить мне три сотни; я затребовал тысячу — и получил. Я решил, что должен зарабатывать в неделю больше, чем платил мне Вульф: не потому, что неравнодушен к деньгам, а из принципа. Отловил жулика-букмекера для одного клиента из Мидвилла, штат Пенсильвания. Еще сто пятьдесят. Другой хотел, чтобы я разыскал сбежавшую от него жену, но зацепиться было почти не за что, да и платить он мог всего двадцатку в день, так что пришлось отказаться. Девушка, которую, по ее словам, несправедливо обвинили в передаче секретных данных конкурирующей фирме и уволили, приставала ко мне с ножом к горлу до тех пор, пока я не согласился взяться за ее дело. Доказал ее правоту и восстановил в попранных правах, навкалывавшись при этом долларов на пятьсот, но получив в награду каких-то жалких сто двадцать, да еще в рассрочку. Личиком она, быть может, не совсем вышла, но голос был приятный, да и ножки недурны. Еще получил предложение поступить на работу в ФБР, девятое предложение подобного рода за шесть недель, но отказался.

ИЮЛЬ. Разнообразия ради согласился на просьбу горстки концессионеров последить за тем, как вершат свои дела управляющие развлекательными заведениями на пляжах Кони-Айленда; поймал одного с поличным, когда он пытался стибрить дневную выручку из игорного автомата; ловкач тщился продырявить меня из пистолета, так что пришлось для острастки сломать ему руку. Когда мне надоело лицезреть тысячи акров обнаженной плоти, в основном, шелушащейся под немилосердным солнцем и вообще малопривлекательной, я взял расчет. Итог — восемь с половиной сотен за семнадцать дней. Отвертелся от кучи разных мелочей суммарной стоимостью в пару тысчонок. На Лонг-Айленде обчистили дамочку с мозгами набекрень. Взяли незастрахованные драгоценности на изрядную сумму. Сумасбродка почему-то вбила себе в голову, что это дело рук полицейских. Тут, с одной стороны, мне повезло, честно признаюсь, но с другой — сработал я ну совершенно гениально. Проковырялся, правда, до августа. Возвернул все драгоценности, уличил в нечистоплотности ассистента художника по оформлению интерьеров, выставил счет на три с половиной тысячи и получил их.

АВГУСТ. Начиная с шестого мая я не брал ни цента жалованья от Ниро Вульфа, ни разу не прикоснулся к своим сбережениям и тем не менее мое банковское сальдо не только не пострадало, но, наоборот, заметно поправилось. Мне пришло в голову, что пора устроить себе каникулы. Самый продолжительный отпуск, который мне удавалось выпросить у Вульфа, не превышал двух недель, и я решил, что могу себе позволить по меньшей мере удвоить этот срок. Приятельница, имя которой уже публиковалось в связи с одним из дел Вульфа, высказалась, что нам не мешало бы хоть раз взглянуть на Норвегию, и мысль эта показалась мне вполне здравой.