Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возможно, если бы он был более восприимчивым, он бы подумал тогда, что это – предчувствие. Впрочем, он мог подумать об этом сейчас, но сейчас в голове крутилось совсем другое слово. Совсем другое. Оно, конечно, в каком-то смысле походило на «предчувствие», но не более, чем яркая афиша походит на рекламируемый фильм.
Сейчас он ясно видел, что это было не предчувствие, а…
Если бы он так не боялся этих напыщенных, звенящих пустотой слов, он бы сказал… Сказал бы вслух, но ПРАВИЛЬНОЕ, единственно верное слово, на его взгляд, чересчур попахивало… ладаном, что ли? Какой-то дешевой мистикой?
И все же, делая сто километров в час и чувствуя покалывание в обветренной и обгоревшей на солнце коже, он вынужден был признать, что другого слова подобрать не может. Это было ЗНАМЕНИЕ. Как бы глупо это ни звучало.
Он быстро успокоился, решив, что одно смешное (фальшивое? нет, оно больше не казалось фальшивым) слово – ничто по сравнению с его смешными поступками. «Ведь они тоже кому-то могут показаться смешными, ну и что с того?»
Он ехал к Башне, заранее зная, что он там увидит. И похоже, он заранее знал, что ему предстоит. Но от этого Кстину не было страшно. Скорее спокойно. Как тому, на вид мягкому и нежному парню, который просил Отца отвести от него эту чашу; просил, как человек, но при этом прекрасно понимал, что выпить ее придется. Наверное, потому, что он все-таки был Богом.
По его расчетам, через час он должен был оказаться на месте.
«Целый час в моем распоряжении», – подумал Кстин.
И предался воспоминаниям.
Суббота… Это была суббота.
Странно, ведь это было только вчера, но он говорил «суббота», словно речь шла о каком-то давно ушедшем дне.
Так оно, наверное, и было. Этот день ушел, и Кстин знал, что он никогда больше не вернется.
Общение с человеком, который препарировал его мозги, закончилось. У Кстина было такое ощущение, что стоит только нажать на череп – и верхняя крышка откинется, как на шарнирах, открывая изрядно поредевшие извилины, будто психиатр вытащил оттуда половину, если не больше.
Он достал из нагрудного кармана деньги, отложенные на второй букет, и поехал к Башне. Ему пришлось прождать Марину несколько часов. Около двух он начал размышлять, стоит ли ему съездить в столовую и потратить очередной талончик – желудок настойчиво просил не забывать о нем, вспоминать хоть иногда, – но Кстин боялся, что Марина появится именно в это время… И решил посидеть хотя бы до четырех.
Она приехала в три. Его словно кто-то толкнул: он посмотрел на проспект и увидел знакомую вишневую «десятку». И хотя Кстин подозревал, что в Москве довольно много вишневых «десяток», он не сомневался, что это – именно та машина.
(На этом месте воспоминание, прокручиваемое в его мозгу, как кинопленка, будто споткнулось. Он поймал себя на мысли, что это тоже было предчувствие, которому он не придал значения. И кстати, не потому ли его вызывали в Москву и целую неделю перемешивали мозги большой ложкой? Не потому ли, что у него стали появляться предчувствия? Кстин отбросил эту мысль.)
Он встал с седла. Гвоздики больше не прятал – положил букетик на прогретый солнцем бензобак и подошел к краю подъездной дорожки.
Он увидел, что «десятка» замедляет ход, и понял, что его заметили, но для верности Кстин помахал рукой.
Машина остановилась перед мотоциклом, и Кстин, подхватив цветы, поспешил к водительской дверце.
– Здравствуйте! – сказал он, по обыкновению широко улыбаясь. – Сегодня прекрасный день, не правда ли? – «Главным образом, потому, что я вас снова встретил», – добавил он уже про себя.
На этот раз Марина не выглядела ни озабоченной, ни раздосадованной. Скорее немного усталой, но не печальной.
– Здравствуйте… – она поколебалась немного, а потом вышла из машины.
Кстин опередил ее движение и успел открыть дверцу прежде, чем она сама сделала это.
Марина вышла и потянулась. Она подставила солнцу лицо и прищурилась – так, словно впервые увидела его. «А ведь сегодня действительно неплохой денек», – казалось, говорила она. Затем она повернулась к Кстину.
– Как поживаете?
– Неплохо. Я, наверное, скоро уеду… Захотел еще раз вас повидать. – Он отошел к мотоциклу и вернулся с цветами. – Вы очень красивая, – сказал он, как заклинание, и протянул ей гвоздики.
– Да?
Марина слегка склонила голову набок и смотрела на него с легкой улыбкой. Кстин не мог оторвать от нее взгляд: он хотел впитать ее образ целиком, навсегда запечатлеть его в своей памяти; даже легкие лучи морщинок у наружных углов ее глаз казались ему восхитительными.
«Я бы многое отдал, чтобы перецеловать их все, одну за другой, медленно и нежно…»
Наверное, это отразилось на его лице, потому что Марина вздрогнула и отвернулась.
– Очень, – повторил Кстин. – Еще лучше, чем в среду.
– Спасибо…
Повисла неловкая пауза, в течение которой они пытались быстро найти какую-нибудь тему, бросить ее, как спасательный круг, чтобы не дать разговору уйти на дно.
– С машиной все в порядке?
– А куда вы уезжаете?
Они сказали это одновременно и, смутившись, поторопились поскорее ответить. Получилось так же – одновременно.
– Да, все нормально…
– Домой, в Серпухов…
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Давайте говорить по очереди, – предложила Марина.
Кстин кивнул:
– Начнем?
– Да.
– С вашей машиной все в порядке?
– Да, спасибо. Ездит, и слава Богу. Мне было бы очень тяжело без машины.
– Ну конечно. Я только удивляюсь, как вы здесь ездите?
Марина пожала плечами.
– Привыкла. Ко всему рано или поздно привыкаешь… – Она отвела глаза в сторону, задумавшись о чем-то.
– Ну? – спросил Кстин.
– Что?
– Теперь ваша очередь. Спросите меня, куда я уезжаю.
– Ах да, – облачко легкой грусти, набежавшее на ее лицо, исчезло. – Куда вы уезжаете?
– Домой, в Серпухов. Я же оттуда.
– А-а-а… – Марина окинула его взглядом. – Понятно.
– Это сильно заметно, да?
– Нет, ну… В общем-то, заметно.
Цветы по-прежнему были в руках у Кстина. Он вдруг встал на одно колено и протянул ей букет.
– Это вам.
Она прыснула, и ее плечи дернулись вверх. Марина оглянулась – не наблюдает ли кто за ними? – потом взяла гвоздики и смеясь сказала:
– Ну зачем вы так? Вставайте, вставайте.
Кстин встал и деловито отряхнул джинсы.