— Раньше здесь был и мой снимок, — с горечью прошептал он. — Она никогда не снимала этот медальон. А когда умерла, я так и не нашел его. Я даже предположить не мог, что она виделась с тобой, знала тебя. — По его морщинистой щеке скатилась одинокая слеза.

— Не надо, — Доминик с нежностью, которой не ожидала от себя, погладила его костлявую руку, — она бы не хотела, чтобы вы плакали, я знаю.

— Да, — вздохнул он. — А я, похоже, ее совсем не знал.

— Она любила вас, — прошептала Доминик. — Ведь иначе не осталась бы с вами до конца своих дней.

— Как многого я лишился, — горько вздохнул он и поднял на нее глаза, полные тоски. — Мне было так одиноко все эти годы… Казалось, работа способна затмить все. Но это не так. Одиночество точно злой рок преследовало меня всю жизнь. И только Доминик, пока она была жива, скрашивала мои дни.

Доминик молчала. Да и что она могла сказать? Что он сам разрушил то, что теперь хотел построить? Он это и так прекрасно знал.

Она отвела взгляд, чтобы дед не разглядел сочувствие в ее глазах.

— Я знаю, что тебя назвали в честь нее, — произнес старик. — И, знаешь, мне это приятно. Ты очень похожа на нее. Ты такая же, как она. — Он протянул ей медальон. — Возьми. Думаю, она хотела бы, чтобы он был только у тебя.

Доминик надела его, посмотрела на деда, лежавшего на кровати.

Им не нужны были слова. Потому что они не могли передать все эмоции, неожиданно нахлынувшие на них. Словно этот медальон породнил их, соединив вновь ту нить, которая была порвана.

Доминик огляделась. Отца в палате не было. Очевидно, он вышел, чтобы не мешать им.

Девушка вздохнула. С улыбкой посмотрела на деда.

— Вы обязательно поправитесь, — сказала она, вставая.

— Уже уходишь? — Во взгляде старика проскользнула грусть.

— Да, увы. — Доминик развела руками. — Мне не разрешили долго находиться здесь.

— Эти врачи! — фыркнул он. — Много они понимают!

— Я еще приду, — пообещала Доминик. — Я буду навещать вас каждый день, если вы хотите.

— Очень хочу, — просто ответил он. — И вот еще что… — Роджер немного помолчал, внимательно глядя на нее. — Мне будет приятно, если вы поселитесь в моем доме.

Доминик мгновение помолчала.

— Хорошо. Я поговорю с отцом. Думаю, он не будет возражать… До свидания, мистер Макларен.

Она вышла из палаты.

— Как бы я хотел, чтобы ты когда-нибудь назвала меня дедом, — прошептал он ей вслед, но Доминик этого уже не слышала.

Доминик с радостью ухватилась за предложение деда пожить в его доме. Это давало ей возможность не встречаться с Полом, исчезнуть из его жизни навсегда. Вспоминая о Дороти, она испытывала смешанные чувства. Конечно, подруга предала ее. И Доминик терялась в догадках: неужели те деньги, которые, как они думали, она унаследует, смогли разрушить ту крепкую дружбу, которая была между ними? Или это только ей казалось, что они очень дружны, а на самом деле, все было ложью, как и в случае с Полом?

Камилле и Доминик с трудом удалось уговорить Аарона принять приглашение Роджера, и они въехали в огромный особняк, точно замок возвышавшийся среди ухоженного сада, огороженного высоким забором.

Доминик странно было находиться в доме, где прислуги было больше, чем живущих в нем гостей, непривычно было занимать огромную спальню, лежать на необъятных размеров кровати, но вскоре она с неожиданной легкостью смирилась с этим. Она очень любила вечера, когда приезжала к деду. Они подолгу беседовали, и Доминик узнавала его с другой стороны: ей открывалось его прошлое, когда жестокое время заставляло быть бескомпромиссным, идти по головам, лишь бы добиться тех высот, к которым он стремился. Все это наложило на Роджера определенный отпечаток, направив его выработавшийся годами непримиримый характер на ни в чем не повинных близких. Теперь поздно было что-либо вернуть, но все еще можно было исправить.

В редакции дел было невпроворот, и Доминик порой просиживала за компьютером, забывая об обеденном перерыве. Но она никогда не пропускала свои визиты к деду, потому что неожиданно поняла, что ей нравится беседовать с ним, постигая его внутренний мир и убеждаясь, что они в сущности очень похожи.

Мэтт так и не звонил, и Доминик уже начинала злиться, чувствуя, что ей снова придется делать первый шаг. Почему он так вел себя с ней? Почему держал дистанцию? Она не понимала это и ощущала еще большую потребность все выяснить и расставить все точки над «і».

Однажды ей удалось вырваться к деду пораньше. Они долго разговаривали, а потом он выпроводил ее, сославшись на усталость. Но Доминик, знающая старика уже достаточно хорошо, поняла, что дед избавился от нее, потому что кого-то ждал — не зря же он пару раз задерживал взгляд на настенных часах.

Попрощавшись с ним, она покинула палату и приблизилась к лифту. Хотела нажать кнопку вызова, но неожиданно двери разъехались, выпуская навстречу… Мэтта Бейкера.

— Вот, значит, как! — Доминик не составило труда догадаться, что именно Мэтта ждал ее дед. — И что все это значит?

Мэтт вышел из лифта, скользнул по ней взглядом.

— Я думал, ты в это время на работе, — пробормотал он.

— Да, — кивнула Доминик, чувствуя, что закипает. — А я предполагала, что ты мне позвонишь!

Мэтт взял ее под руку и увлек в сторонку, подальше от любопытных глаз.

— Что ты от меня хочешь? — спросил он, глядя Доминик в глаза.

— Чтобы ты наконец признался самому себе, что неравнодушен ко мне! — ответила Доминик, не отводя взгляд.

— Господи, ну сколько можно тебе говорить: мы не подходим друг другу!

— Но почему? — Ее глаза выражали искреннее недоумение.

— Потому, что я обыкновенный адвокат, а ты — наследница многомиллионного состояния, вот почему! Не думал, что придется объяснять тебе такие элементарные вещи.

Доминик почувствовала, как у нее отлегло от сердца. Она столько напридумывала себе, пока гадала, что движет его поступками, а все оказалось так просто!

— Какой же ты дурачок, — улыбнувшись сквозь выступившие на глазах слезы, пробормотала она, с нежностью глядя на него.

— Я же еще и дурачок, — обиженно заметил он.

— Конечно. — Доминик ласково провела ладонью по его гладко выбритой щеке, ощутила, как Мэтт вздрогнул от этого ее невинного прикосновения. — И скоро ты сам это поймешь.

Она пристально смотрела на него, чувствуя, как невидимые нити протянулись между ними, не давая каждому из них отвести взгляд. Глаза Мэтта потемнели, он наклонился к ней… Доминик подалась ему навстречу…

Но неожиданно он отпрянул.

— Ты точно колдунья, — пробормотал он.

В его взгляде все еще полыхал костер, разожженный ее любовью, но Мэтт старался сдерживаться. Доминик внезапно осознала, что, если она хочет, чтобы они были вместе, ей придется предпринять более решительные шаги. Пока что она не была к этому готова.