— Хочешь остаться в Европе — ради бога! В конце концов, тебе решать. Просто мне сдается, что разговор с Терезой доставит тебе радость, разве нет? Наверное, она беспокоится о тебе.

— Хотелось бы надеяться.

— В Нью-Йорке сейчас около полудня. Она ведь в Нью-Йорке? Набери девятнадцать, затем один-два-двенадцать. Я поднимусь наверх, оттуда ничего не слышно.

С этими словами Том направился к лестнице. Он был уверен, что Фрэнк позвонит.

Минуты через три в дверь комнаты Тома постучали. Уже с порога Фрэнк трагическим голосом произнес:

— Она ушла играть в теннис.

Он явно не мог смириться с мыслью, что Тереза способна спокойно играть в теннис, не имея от него никаких вестей. Еще ужаснее для него было то, что она играет в теннис с каким-то типом, который, вероятно, нравится ей больше, чем Фрэнк.

— Ты говорил с ее матерью?

— Нет, с горничной, с Луизой. Я ее знаю. Она сказала: «Позвоните через час», и еще сказала, что Тереза ушла не одна, — проговорил он упавшим голосом.

— Ты сказал, что у тебя все хорошо?

— Нет, — ответил Фрэнк, помолчав. — Зачем? И так по голосу должно быть ясно.

— Знаешь, перезванивать отсюда тебе нельзя. Если Луиза сообщит хозяевам о твоем звонке, то в случае повторного звонка они могут засечь номер, по которому ты звонишь. Мне это кажется весьма возможным, так что не будем рисковать. Почта в Фонтенбло уже закрыта, иначе я бы тебя туда отвез. Похоже, что сегодня тебе не удастся поговорить с Терезой, — с сожалением заключил Том. Он очень надеялся на то, что паренек дозвонится и услышит что-нибудь вроде: «Ой, Фрэнк, наконец-то! Я так волновалась. Когда вернешься?»

— Я вас понимаю, — сказал Фрэнк.

— Послушай, Билли, — решительно произнес Том. — Ты должен наконец понять, чего тебе больше всего хочется. Тебя никто не подозревает, никто не собирается тебя ни в чем обвинять. Сьюзи можно в расчет не принимать, тем более что она и не могла ничего увидеть. Объясни, чего ты боишься? Тебе нужно примириться с тем, что случилось, и жить дальше.

— Я боюсь себя самого, — произнес юноша. — Я уже, по-моему, об этом говорил.

— А что бы ты делал, если бы не встретил меня?

Фрэнк пожал плечами:

— Не знаю. Может, убил бы себя, может, ночевал бы на улице, на Пикадилли например. Знаете, возле фонтана, где статуя, — там всегда ночует много бродяг. Отослал бы обратно паспорт Джонни, а потом... не знаю... бродил бы, пока кто-нибудь меня бы не опознал. Ну ладно — отправят они меня домой, а дальше... как знать? Может, я вообще никогда не признаюсь. — Голос его упал до шепота. — А может, через пару недель покончу с собой. А еще — Тереза. Что скрывать — я втюрился в нее по уши, и если и тут у меня не сложится, а может, уже разладилось, то... Она ведь даже не может мне писать. Мучение сплошное — вот так.

Том не стал говорить, что, прежде чем отыскать свою «единственную», он еще повстречает не одну и не двух таких, как Тереза.

В среду после полудня Тома ждал приятный сюрприз — звонок от Ривза: искомая вещь будет к вечеру готова и к середине следующего дня доставлена в Париж. Если Том очень торопится, то может забрать «это» сам по такому-то адресу, если же время терпит, то ему вышлют «это» заказным письмом. Пунктуальный, как всегда, Ривз, кроме парижского адреса, указал даже этаж. Том на всякий случай попросил номер телефона, Ривз дал и его.

— Быстро сработано, Ривз, спасибо огромное.

Том подумал, что в принципе можно было бы послать документ заказной почтой прямо из Гамбурга, зато авиапочта сэкономила ему целые сутки.

— За это небольшое дельце пожалуйте две тысячи, — проговорил Ривз. Хотя ему еще не исполнилось сорока, голос у него был скрипучий, как у старика. — Это недорого, — говорил он, — учитывая сложности. Я имею в виду возраст и хорошее состояние вещи. И потом, думаю, твой приятель может себе позволить такую сумму, — добродушно и с легкой иронией заключил Ривз. Том его понял. Это означало, что Ривз догадался о Фрэнке Пирсоне.

— Сейчас долго говорить не могу. Деньга получишь по обычному каналу, — сказал Том. Под «обычным каналом» подразумевался швейцарский банк. — Никуда не собираешься уезжать в ближайшее время?

У Тома не было определенных планов, но все не предугадаешь, а Ривз умел быть незаменимым в определенных ситуациях.

— А что? Думаешь приехать?

— Да нет, просто так спросил, — отозвался Том, всегда опасавшийся, что его телефон может прослушиваться.

— Ты чего-то не договариваешь. — Вероятно, Ривз не исключал того, что Фрэнк скрывается либо в Бель-Омбр, либо где-то рядом. — В чем, собственно, проблема? Или это не телефонный разговор?

— Вот именно. Еще раз большое спасибо, Ривз.

Окончив разговор, Том подошел к окну. Фрэнк в светло-голубых джинсах и темно-синей рубахе зачищал лопату у дальнего края розария. Он работал основательно и неторопливо, как будто занимался этим всю жизнь, и никак не был похож на дилетанта-торопыгу, который выдохся бы уже через четверть часа. Том не мог не подивиться его усердию. Или Фрэнк рассматривает этот тяжкий физический труд как своего рода форму покаяния? Весь прошедший день и утро нынешнего Фрэнк читал и слушал пластинки. Кроме того, он успел выполнить кое-какую «черную» работу, вымыл машины и подмел погреб. Последнее включало в себя перестановку с места на место тяжелых подставок для винных бутылок.

Том подумал насчет поездки в Венецию. Перемена обстановки, возможно, взбодрит паренька, заставит его прийти в какому-то определенному решению. Тогда Том посадил бы его на самолет до Нью-Йорка, а сам вернулся бы домой. Или двинуть в Гамбург? Тоже перемена обстановки. Правда, Тому не хотелось впутывать в это дело Ривза, да и сам он предпочел бы поскорее с ним развязаться. Оставалось надеяться, что новый паспорт придаст Фрэнку мужества и он предпочтет уехать один, чтобы завершить свое Великое Приключение по собственному сценарию.

В четверг около двенадцати Том позвонил по парижскому номеру. Ему ответила женщина. Говорили по-французски. Том назвал себя и услышал:

— Да-да, все в порядке. Заезжайте сегодня во "торой половине дня. Вас это устроит?

Похоже, говорила не горничная, а хозяйка дома.

— Вполне. Около половины четвертого.

— Прекрасно.

Элоизе Том сказал, что ему нужно лично переговорить в Париже с ответственным за их банковские вклады. Он обещал вернуться не позднее шести. Том не превышал кредита, просто один из чиновников моргановского фонда ценных бумаг время от времени снабжал его не очень секретной и довольно скудной информацией о предполагаемых колебаниях курса акций, хотя, как правило, Том предпочитал обычный, устойчивый процент бессмысленной трате времени и риску, с которым связана игра на бирже.

Его объяснение было принято. Элоизу волновало совсем иное — состояние матери. Этой моложавой даме лет пятидесяти с небольшим, отнюдь не склонной жаловаться на здоровье, предстояло пройти обследование. В случае негативных результатов тестов ей грозила операция. Том, правда, успокаивал Элоизу тем, что профессия обязывает врачей готовить пациентов к наихудшему.