И мощная субпросветленная оптика явила ему незабываемое – в полусотне кабельтовых вскипела вода, могуче завращались пенные струи, и гигантским левиафаном, поражая воображение, на поверхность всплыло судно Зиусурды. Оно шло курсом на Гору Спасения – напористо, могуче, держа нужный ритм, вращались гребные, на конской тяге, колеса.

– Пойдем, друг мой, свершилось. – Тот с облегчением вздохнул, глянул на Имхотепа, и они поспешили вниз, насколько можно торопиться на склоне. Скоро за ними увязался Гибил, мрачный, взволнованный, с расквашенным носом, чувствовалось по всему, что он был готов куда угодно, только бы подальше от Нинурты с палашом. Так они и шагали по скользким камням – молчали, балансировали, смотрели по сторонам. Собственно, особо любоваться было нечем – ливни, стихия, ураганные ветра ободрали Гору Спасения аки липку. Водные потоки смыли грунт, буря вповалку уложила деревья, на склонах зияли обширные проплешины, глаз остановить было решительно не на чем. Скалы, скалы, базальт и гранит, недобрый, волгло отсвечивающий щербатый камень. Покуда Тот, Гибил и Имхотеп скользили по тропинке, Зиусурда тоже времени зря не терял, судно его медленно, зато верно двигалось по направлению к суше. К южному, некогда лесистому пологому склону. В том-то и дело, что некогда – буря не пощадила могучие деревья, подмыла им корни, швырнула в навал, правда, устроив что-то вроде причала – с пару дюжин стволов на поверхности воды. Вот к этой-то импровизированной пристани и направлял свой ковчег Зиусурда, в час по чайной ложке, по чуть-чуть, чтобы не зацепить на киль. Мерно кромсали воду кницы, мощный форштевень гнал волну, ковчег все приближался, вырастал, давил на психику своими габаритами. Наконец колеса замедлились, встали и начали отрабатывать назад. Ковчег послушно сбавил ход, замедлился и присоседился к причалу. С плеском сорвался в воду якорь, трудно открылся массивный люк, и на палубу, щурясь, вылез Зиусурда.

– О, отец! О, Имхотеп! А, это ты, Гибил.

Мощный, суровый и широкоплечий, с пристани он казался маленьким и добрым. Следом за ним выскочили вахтенные, взялись за швартовы, опустили трап, и мореплаватели начали сходить на берег: сам Зиусурда, охрана, родня, приближенные, доверенные, служительницы культа. Народу на ковчеге путешествовало изрядно, как говорится, в тесноте, да не в потопе…

– А скажи-ка ты мне, сын мой, где этот шкипер-ас? – с улыбочкой спросил Тот, когда разжались его отцовские объятия. – Ну тот, которого еще рекомендовал любезный Птах? Как бишь черт его… А, Хой. Что-то я его не вижу в толпе. Ни его, ни сыновей. Что, небось на вахте стоят?

– Не стоят, а сидят. И не на вахте, а в трюме. – Зиусурда помрачнел, мстительно оскалился, и в глазах его вспыхнули яркие огни. – Вместе с этим вашим Хурдонаем. На одной цепи. Хотел я их пустить на корм пантерам, да не стал – спинным мозгом чую, что тут замешана политика. Высокая. А мы люди маленькие.

Оказывается, лоцман Хой и сыновья находились в преступном сговоре с бывшим пилотом Хурдонаем, а потому инкогнито провели его на борт, тайно прятали в районе трюма, и лишь счастливая случайность, являющаяся, по сути, закономерностью, спутала раз и навсегда планы негодяев. И что прикажете с ними делать теперь, не с планами, с негодяями? Повесить? Утопить? Отдать народу? Четвертовать? А может, надо было все же отдать их на корм пантерам? Зиусурда был краток, крайне точен и угрюм, в голосе его слышались усталость, звон теллурия и тайная надежда – а может, все же пустить на корм пантерам?

– Нет, сын мой, ты был прав, их не надо никому отдавать. Здесь и вправду замешана высокая политика, – веско похвалил его Тот, коротко вздохнул и с брезгливостью, словно кот лапой, потряс рукой. – Вели отпустить их. Пусть идут. Да побыстрей, пока не появился Мочегон. А то идти будет не на чем.

– Да, о отец, – помрачнел Зиусурда, отвесил почтительный поклон и голосом, полным экспрессии, с командной интонацией приказал: – Эй, вахтенный, арестованных сюда. Живо у меня. Время пошло.

– Да, да, пусть приходят, – вклинился в общение Гибил, – у меня как раз настрой подходящий. Хочется кому-нибудь дать в рыло, да не просто так, а чтобы вдрызг. Да и место здесь располагающее, просторное, не то что там у нас, на орбите.

– Запомни, друг мой, здесь тебе не на орбите, – глянул на него сурово Тот, а Зиусурда как-то странно усмехнулся и хлопнул Гибила по плечу. – Не беспокойся ты за них, не только у тебя бывает подходящий настрой…

Скоро на палубе послышались движение, крики, проклятия, злобный лай команд, застучали ноги по настилу трапа, и преступники сошли на землю, злые, удрученные, совершенно не в настроении. И в конкретно бледном виде – со связанными руками, распоротыми штанами и с бритыми наполовину бородами. В сопровождении натасканной, знающей свое дело охраны.

– Господи, как же от тебя воняет, – с ходу сообщил Хурдонаю Тот и дал совет: – Вали куда-нибудь подальше. Давай, давай, уматывай и дружков своих говенных прихватывай. Чтобы не было больше о вас ни слуху ни духу. Эй, кто-нибудь, развяжите негодяев.

Сказал и не ошибся, в самую точку попал – арестованных держали в отделении для фекалий.

– Живо развязать, – продублировал Зиусурда, вышколенные стражники бросились выполнять, Хурдонай же, почувствовав дыхание свободы, отбежал шагов на двадцать и поддернул штаны:

– Я вам, такую мать, отвалю, еще как отвалю. Отвалю так, такую мать, что не унесете. Да я вас сто раз продам и куплю, такую мать, в аренду сдам и проценты получу. Сдохнете, загнетесь, окочуритесь, канете в Лету с головой. А я буду жить, буду здравствовать, буду живее всех живых. Всех куплю, сдам в аренду, продам.

– Давай, давай, вначале только отмойся от дерьма, – усмехнулся Тот. – И смотри, Мочегону не попадись. Он не я – сделает уродом. А впрочем. – Он снова усмехнулся, вздохнул и с брезгливостью посмотрел на прочих пленников, избавившихся от веревок. – А ну-ка брысь!

Его послушались. Миг – и лоцман с боцманами рванули за пилотом, дружно унося с собою в горы сортирный аромат. Сделали они это очень правильно и своевременно, только чудом разминулись с Мочегоном.

– Шолом, – сказал он, поручкался с Зиусурдой и оценивающе воззрился на ковчег. – Да, хороша коробочка, вместительная. Ты парнокопытных привез? Жуть как хочется свинины на ребрышках. Да и чушкин бы бушлат не помешал. Так душу бы и согрел.

– Ну, как там аборигены? – вежливо обломал его Тот. – Одичали? Деградировали? Склонны к каннибализму? Наблюдается ли типичный, ярко выраженный регресс?

– Может, и наблюдается, может, и склонны, да только нам с братвой насрать, – хмыкнул не без гордости Мочегон. – Уже охвачены, построены и в пахоте. Всосали сразу, кто ху из ху. Упираются рогами в лучшем виде, не хотят, чтобы конкретно по рогам. – Он замолк, сплюнул, высморкался, харкнул, очень смачно, с удовольствием, растоптал и, прищурясь, улыбнулся Зиусурде. – А у тебя ведь здесь, земляк, работа адова, гной, как я посмотрю, пердячий пар[37]. Хоть и каждой твари по паре, а зоопарк еще тот. Хвостов, рыл до хрена, а вот рабочих рук… А я бы мог помочь. По-кунацки, за уважуху…