– Опять туда?

– Да.

Рамон с кислым видом кивнул и уточнил:

– Забросить тебя домой?

– Нет, сойду по дороге, – ответил я, откинулся на спинку неудобного сиденья и закрыл глаза.

Голова болела просто невыносимо.

Домой вернулся уже в десятом часу. Мог бы закончить с делами и раньше, но, несмотря на мигрень, поблажек себе решил не давать и провел несколько часов в публичной библиотеке, по крупицам выискивая информацию об имении блистательного Рафаила и его окрестностях.

В итоге, прежде чем соваться в затопленный подвал дворца, задумал проверить развалины кладбищенской часовни и катакомбы. Церквушка была постройкой столь древней, что никто из историков толком не знал, когда именно и с какой целью ее возвели посреди открытого всем ветрам поля близ резиденции падшего. Но даже больше часовни меня заинтересовали близлежащие подземелья. Один из входов в катакомбы располагался на восточном склоне холма, вершину которого мы с Рамоном сегодня посетили, и при всей осторожности в оценках счесть подобное обстоятельство простым совпадением я никак не мог.

Именно поэтому решил начать именно с катакомб. Но – завтра, это все завтра.

На крыльцо особняка поднялся, едва не валясь с ног от усталости. А только избавился от куртки, мокрого котелка и грязных сапог, как из обеденного зала донесся стук и хриплый крик.

– Жрать! – проорал лепрекон. – Жрать давай, драть!

Дивясь отчаянной наглости своего вымышленного друга, я прошел в зал и удивился еще больше, обнаружив, что Елизавета-Мария накрывает на стол, а коротышка изо всех сил колотит по столу ложкой, не переставая голосить:

– Жрать! Драть! Жрать! Драть!

– Уймись! – потребовал я.

– Жрать победителю мавров! – немедленно отозвался лепрекон, но долбить ложкой по столу перестал.

Елизавета-Мария посмотрела на меня с благодарностью и ушла на кухню.

– Что с Теодором? – спросил я, когда она вернулась и выставила на стол огромное блюдо.

– Твой дворецкий его видеть не может, – кивнула девушка на лепрекона. – Как увидит, его сразу трясти начинает.

На мой взгляд, Теодор слишком близко к сердцу принял пропажу столового серебра, но слуга и при жизни отличался педантизмом и болезненной принципиальностью, а уж после смерти убедить его пойти на компромисс и вовсе стало делом решительно невозможным.

Поэтому я лишь пожал плечами и отправился мыть руки.

Когда вернулся, лепрекон с завязанной вокруг шеи салфеткой облизывался в предвкушении сытного обеда, а Елизавета-Мария выкладывала с блюда тушеное мясо.

– Быстрее! Шевелись, драть! – торопил ее коротышка, от нетерпения ерзая на стуле. Получив заветную тарелку, он принюхался, потыкал в мясо столовым ножом и скривился: – Крысиная отрава!

– Перестань! – потребовал я, но он и не подумал успокоиться.

– Драть! Лео, это крысиная отрава! – повторил лепрекон, сорвал с шеи салфетку и засеменил прочь, как бы между делом прихватив со стола бутылку вина.

Елизавета-Мария недобро глянула ему вслед и милым голосочком произнесла:

– Крысиная отрава в мясе? Вовсе нет! Крысиная отрава засыпана в одну из бутылок вина. И только я знаю, в какую именно!

Лепрекон обернулся в дверях, возмущенно надулся и выругался:

– Стерва!

– Приятного аппетита, – улыбнулась девушка, ничуть не менее мило, чем до того.

Настроение у нее сегодня было просто замечательное.

У меня же оно оставляло желать лучшего, поэтому я молча расправился с ужином и попросил дворецкого принести чай наверх.

– Как скажете, виконт, – кивнул Теодор, убирая со стола.

– Лео! – окликнула меня Елизавета-Мария, прежде чем я успел выйти из комнаты. – Как такое может быть?

Я с недоумением обернулся.

– Что именно вызывает твое удивление?

– Лепрекон. Он слишком реальный для твоей выдумки. Что придает ему силы?

– Клад! – немедленно отозвался Теодор. – Где лепрекон, там и клад. Все дело в кладе!

Девушка задумчиво кивнула:

– Возможно, и клад. Что ж, это будет славная охота.

– Только не разнесите весь дом, – потребовал я, нисколько не сомневаясь, что вскоре обнаружу эту спевшуюся парочку за простукиванием стен, а то и перекапыванием сада.

Пусть их! И я со спокойным сердцем отправился в спальню.

К величайшему моему облегчению, лепрекона в комнате не оказалось, а все следы его недавнего присутствия – пустая бутылка, окурки и воск на подлокотнике кресла – оказались убраны не терпевшим беспорядка дворецким.

Портрет Елизаветы-Марии фон Нальц лежал на письменном столе; я смотрел на него, пока щемящая боль в груди не сделалась невыносимой, потом улегся на кровать. Даже свет гасить не стал, просто в ожидании вечернего чая прикрыл на секунду глаза, а уже утром меня растолкала Елизавета-Мария.

– Лео, за тобой полиция! – сообщила она пренеприятнейшее известие.

Я подскочил как ужаленный, но сразу вспомнил о Рамоне и уселся обратно.

– Сейчас спущусь, – пообещал девушке, и та вышла из комнаты, зябко кутаясь в длинный домашний халат.

Сбросив сонливость, я взял пиджак, на ходу натянул его и поплелся на первый этаж, лелея надежду, что котелок и сапоги успели хоть немного просохнуть за ночь.

Теодор и в самом деле догадался их просушить, но на улице дул порывистый ветер и сыпал с неба мелкий противный дождь, поднятый воротник крутки помогал мало, если не сказать не помогал вовсе. За ворот так и потекло. Я поспешил через мертвый сад, еще более неприглядный и пугающий, нежели обычно, выскочил за ворота и юркнул в кабину броневика, спасаясь от ненастья.

– Собачья погода, – пожаловался Рамону.

– Поехали, мне в ночь сегодня, – пробурчал крепыш и начал выбираться из-за руля, но я его остановил:

– Давай сам.

Пасмурная дождливая погода действовала на меня не лучшим образом. Голову словно набили ватой, глаза слипались, и даже холодный дождь не сумел прогнать остатки сна. Чертовски хотелось спать.

Рамон спорить не стал – пятьсот франков в день! – и завел двигатель, а я устроился поудобней, смежил веки и уснул, прежде чем мы даже успели спуститься с Кальварии.

Проснулся от тряски, когда проехали давешний пруд. Рыкнув движком, Рамон направил броневик в обгон телеги и спросил:

– Дальше как ехать?

Я только зевнул.

– Лео! – возмутился крепыш.

– Прямо! – махнул я рукой и попытался вытянуть затекшие ноги, но кабина на мои габариты рассчитана не была. – Ты газеты с утра не покупал?