Пожалуй, в ту ночь на меня обрушилось слишком много вопросов, всяких «возможно», «наверное» и «с другой стороны».

— О чем ты думаешь? — спросила Альба, глядя мне прямо в глаза.

Она стояла передо мной, и я видел, что ее бьет мелкая дрожь. Было понятно, что Альба не знает, как быть дальше. Судя по всему, джазом на виниловой пластинке, шампанским, бутербродами и фильмом программа, которую она запланировала на этот вечер, исчерпывалась. Теперь, по совести говоря, инициатива должна была перейти ко мне.

Прежде чем ответить, я несколько секунд молча смотрел на нее. Фигура у Альбы была просто великолепная, а растрепавшиеся за вечер волосы делали ее еще более симпатичной и, главное, домашней и близкой. Она действительно мне нравилась. Но, несмотря на все это, я не хотел грубо и цинично воспользоваться ее чувствами.

Чтобы избежать тяжелых для обоих разговоров, я сразу же воспользовался аргументами главного калибра:

— Да, засиделись мы с тобой. Поздно уже, отец, наверное, с ума сходит, не зная, где я и что со мной происходит. С того времени, как погиб мой брат, он не ложится спать, пока я не вернусь домой. Представляешь себе, больше всего на свете отец боится, что я сяду к кому-нибудь на мотоцикл в качестве пассажира и со мной что-то случится.

— Я его понимаю, — сказал Альба, обнимая меня.

Она прижималась ко мне, и я чувствовал, как часто бьется ее сердце. Кроме того, Альба, по всей видимости, даже не подозревала, какой еще побочный эффект вызвал в моем теле наш столь близкий контакт. Я, по правде говоря, вздохнул с облегчением, когда она отодвинулась от меня и сказала:

— Ладно, уходи. Я… еще никогда не была такой счастливой. Все благодаря тебе!

На прощание я поцеловал ее в лоб.

— С днем рождения!

Я открыл дверь и направился к калитке в окружавшей особняк изгороди.

В свежем ночном воздухе надрывались сверчки и цикады.

Я оглянулся и помахал рукой Альбе, стоявшей в дверях. По правде говоря, я полагал, что это будет последним жестом прощания.

Однако у нее для меня был заготовлен еще один вопрос:

— Как тебе все это?..

Голос ее звучал тревожно. Я понял, что она и сама не понимает, о чем говорит.

— Ты имеешь в виду сегодняшний вечер? Праздник по случаю твоего дня рождения?

— Нет, не только это.

— Тогда позволь мне высказать в твой адрес одно критическое замечание, — заявил я демонстративно наставительным учительским тоном, желая сбить напряженность, повисшую между нами. — В следующий раз, когда будешь делать коктейль, возьми в качестве основы шампанское подешевле. Грех экспериментировать над «Моэ и Шандоном».

— Просто дома другого не нашлось. Но я, в общем-то, не об этом тебя спрашивала…

Даже с расстояния в несколько шагов я видел, как Альба кусает губы, не решаясь сказать самое важное. Наконец она вздохнула и произнесла:

— Как тебе я?

— В каком смысле?

Ситуация осложнялась прямо на глазах, именно в тот момент, когда я уже готов был попрощаться и уйти.

— До сих пор ты знал меня только как одноклассницу, приятельницу по школе. Между нами ведь ничего не было, ну, может быть, за исключением того вечера, когда ты сбежал с концерта. Я бы хотела знать… В общем, что ты обо мне думаешь? Я тебе нравлюсь?

Сам не понимаю, как в эту минуту — в полусне, с играющим в крови шампанским, к тому же после такого необычного для меня вечера, — я нашел подходящий ответ:

— Ты просто замечательная!

Альба рассеянно посмотрела на меня и робко улыбнулась. Судя по всему, она ожидала чего-то более содержательного и убедительного. Помахав мне рукой и послав на прощание воздушный поцелуй, она закрыла дверь.

В этот момент по черному ночному небосводу пронеслась падающая звезда. Я тотчас же вспомнил, какое желание загадал несколько недель назад на том кладбище, которое было теперь от меня невероятно далеко — словно на другом конце земли.

Сказать, что мое тогдашнее желание сбылось, означало бы погрешить против истины. Судя по всему, падающие звезды тоже порой ошибаются.

Смерть придет за тобой,

и ты больше не будешь рабом жизни,

напрасно ты будешь ждать милости рассвета

в ту ночь горя и скорби.

— Анонимный автор —

На обратном пути из Сант-Бержера к дому я испытал приступ уныния и меланхолии. Ощущение было такое, словно ночная мгла погрузила в беспросветную темноту и мою душу. Мне становилось все хуже и хуже, как будто какой-то невидимый, но жестокий зверь выгрызал мою душу изнутри. Я вдруг почувствовал себя сиротой в этой жизни.

На самом деле все обстояло иначе. Если бы в один прекрасный день я смог простить себе ту страшную глупость, из-за которой погиб мой брат, то в остальном в глазах окружающих моя жизнь скорее была похожа на роскошный цветник, чем на терновые кусты. С того времени, как мама переехала от нас на другой конец света, я остался на попечении отца, практически впавшего в летаргический сон. Он позволял мне делать все, что мне заблагорассудится. Учеба шла легко, я был во цвете лет, в меня влюбилась очаровательная девушка. В общем, я имел все основания не жаловаться на судьбу, но в глубине души чувствовал, что нет мне ни покоя, ни спасения.

Любой мой шаг означал лишь приближение к зияющей бездне. В этой жизни меня ничто не удерживало. Я не понимал, зачем нужно продолжать существовать в этом мире, с которым у меня сложилось полное непонимание.

В общем, домой я пришел в самом мрачном настроении. Встретило меня, естественно, чуть приглушенное бормотание телевизора.

Я тихо прошел в гостиную и увидел отца, дремавшего на диванчике под аккомпанемент заклинаний какого-то культуриста из телемагазина, настоятельно рекомендовавшего всем зрителям приобрести очередной тренажер для эффективного накачивания мышечной массы прямо дома. Если верить этому парню, то пяти минут занятий в день будет достаточно для того, чтобы стать таким же, как он. Меня просто затошнило от этой мерзости.

Я выключил телевизор, набросил на спящего отца плед и поднялся к себе в комнату. Мне становилось все хуже и хуже.

Я рухнул на кровать и закрыл глаза, надеясь, что смогу забыться, вырваться на время из водоворота мыслей и переживаний. К сожалению, ни уснуть, ни забыться мне не удалось. Мир продолжал кружиться вокруг меня. Чтобы уменьшить головокружение, я сел и включил настольную лампу.

На полу около кровати лежал толстый том антологии латинских текстов, посвященных похоронам и загробной жизни. В последнее время я не раз и не два заглядывал в эту книгу. Открыв ее наугад, я наткнулся на размышления Лукреция — поэта, которому, судя по всему, не пошел впрок испитый им нектар любви. Поняв, что его чувства остаются неразделенными, он в конце концов покончил жизнь самоубийством.