Я прервала работу и посвятила остаток дня уходу за мамой и уборке в доме. После ужина позвонила Виви. Мама крепко спала там, где я ее оставила, – на диване в библиотеке, закутанная в одеяло. Мне пришло в голову, что будь Виви дома, она никогда бы не позволила Мод дойти до такого. Она устранила бы проблему в зародыше: просто взяла бы маму за плечи, хорошенько встряхнула и велела бы ей взять себя в руки. Именно так и должна вести себя в подобных обстоятельствах хорошая дочь.

Виви что-то говорила, но я ее не слушала. Как я могла проглядеть очевидные признаки того, что Мод начала слишком много пить? Наверное, меня ослепили собственные честолюбивые замыслы. Нас с отцом вполне устраивало то, что в это лето нас оставили в покое, не мешая нашей работе.

Я вспомнила обещание, которое как-то дала маме после смерти Виры. Она заставила меня поклясться, что я ни в коем случае не позволю ей умереть такой смертью, как наша экономка, и, если нужно, даже буду для этого бить ее по голове. Она сказала: «Джинни, я хочу умереть быстро и достойно. Пожалуйста, запомни это». Я не сомневалась, что достойно Мод хотела бы не только умереть, но и жить – иначе говоря, я не сдержала своего обещания.

Виви сказала, что в следующие выходные приедет домой.

– Я приготовила вам маленький сюрприз, – добавила она.

«Интересно, может ли что-нибудь быть сюрпризом, большим, чем те изменения, которые произошли с домом за последнее время?» – подумала я. Мне очень хотелось рассказать ей о том, как этим утром мама стала кричать на меня, но я сдержалась, отчасти потому, что знала: Виви мигом примчится сюда и устроит сцену; а отчасти из-за того, что в случившемся была и моя вина. Наверное, я и впрямь продемонстрировала покровительственное отношение к маме – пусть и не хотела этого делать. А еще я не помогла ей, допустив, чтобы она дошла до такого состояния, – а значит, заслужила самые горькие упреки. Однако Мод ошибалась, когда обвиняла меня в высокомерии, – высокомерной я никогда не была.

– Мы приедем с Артуром, – прозвучал в трубке голос Виви. – Артур – мой парень, – добавила она, так и не дождавшись моего ответа.

Я услышала, как зашевелилась Мод, и решила, что новость о предстоящем приезде Виви взбодрит ее. Когда я вошла в библиотеку, в нос мне ударил резкий тошнотворный запах рвоты. Я открыла ставни эркерного окна. На пол полился серебристый дневной свет, озаривший маму. Она лежала почти в том же положении, в котором я ее оставила; ее лицо было обмякшим и расслабленным. Рот ее открылся, а щеки безвольно провисли – во сне человеку нет дела до того, как он выглядит и что происходит вокруг. Но сон ее не был безмятежным: одеяло перепачкала уже подсохшая бурая жидкость, следы которой вели на желтый шелковый диван и вниз, на плиты пола. Я пошла за ведром и тряпкой, а когда вернулась, мама уже шевелилась. Казалось, она не понимает, где находится.

– Привет, мама. Ты немного заболела, – сообщила я, возя тряпкой по полу, не в состоянии посмотреть ей в глаза.

Мод медленно возвращалась в настоящее.

– О, дорогая, как все это отвратительно… Ты такая добрая! Должно быть, я… Я не очень хорошо себя чувствую, – проговорила она.

У нее был ужасный вид – она словно разом постарела на много лет. Вытянув руку, она показала, что мне не стоит убирать за ней, а затем взяла меня за запястье и крепко сжала его.

– Что случилось, дочь? – спросила она. – Я ничего не помню.

Ее глаза молили объяснить все. Я медленно перевела взгляд на пустую бутылку из-под амонтильядо «Гарвис», лежащую в двух шагах от кровати.

– Понятно, – сказала она и отпустила мою руку.

От ее пальцев на моей коже остались белые пятна.

– Скоро к нам приедет Виви – на следующих выходных. Она привезет с собой Артура, – сообщила я.

– Артура?

– Это ее парень.

– О боже, Вивьен!

Мама выпрямилась на диване, явно напуганная тем, что я ей сказала.

Я поняла, о чем она сейчас думает.

– Не переживай, я помогу тебе, – сказала я, накрыв ладонью ее руку.

– Правда, дорогая? – спросила она. – Ты серьезно?

В эту минуту мы без слов заключили договор. Мы обе знали, какая помощь ей необходима. Если она хотела встретить гостей с достоинством, ей нужен был союзник. Она уже не могла контролировать свою тягу к алкоголю, а потому нуждалась в человеке, который прикрывал бы ее, прятал бы от окружающих ее постыдную зависимость. Теперь мне было известно все, но если бы об этом узнал кто-нибудь еще – прежде всего Виви, – это стало бы для нее нестерпимым унижением. Таким образом, вместо того чтобы в нужное время помочь ей, я теперь превратилась в ее соучастника, чтобы охранять ее от окружающего мира, не позволять другим случайно раскрыть ее тайну.

Виви с Артуром приехали в пятницу перед обедом – на день раньше, чем мы их ждали. У моей сестры был изможденный вид. В последний раз она приезжала к нам полгода назад, и за это время в Балбарроу очень многое изменилось. Лишь взглянув на нее, я поняла, что не смогу рассказать ей о Мод. И дело было не только в обещании, которое я дала матери, – когда люди начинают жить отдельно, между ними быстро вырастает какая-то стена, стена отчуждения. Несмотря на то что Виви была нам дочерью и сестрой, сейчас мы принимали ее как гостью, и по всем законам приличия нам следовало дать ей понять, что мы неплохо справляемся и без нее. Таким образом, обитатели этого дома заключили союз, пусть временный и нестойкий, но все равно намного более значимый, чем все внешние родственные отношения и любовь. Уехав из Балбарроу, Виви отказалась от права быть неотъемлемой частью нашей семьи. Теперь она стала всего лишь гостьей, так что всю неделю я драила дом, доводя его до какой-то нереальной чистоты.

После того как они с Артуром приехали, я приготовила суп из кабачков, найденных в кладовой, и притащила за стол родителей – Клайва с чердака, а Мод из библиотеки. Надо было делать вид, что мы настоящая семья.

На мне тяжким грузом лежала ответственность: все должно было пройти гладко. Я помогала Мод скрыть свою тайну, а Виви – обеспечить Артуру теплый прием в нашем доме. Наконец, требовалось временно перенести Клайва из его мира в мир настоящий. Мне казалось, что я режиссирую грандиозное представление. Я защищала всех его участников друг от друга, а некоторых – также и от себя самих.

Артур Моррис оказался пекарем – вернее, он помогал своему отцу вести бизнес по поставкам хлеба в лондонские магазины. Если ничего не знаешь о пекарном деле, говорить на эту тему непросто – как непросто было нам обсуждать новую американскую моду, магазины самообслуживания, о которых нам рассказал Артур.

Впервые Виви упомянула имя Артура месяца за четыре до этого, но тогда я и не думала, что они встречаются «по-взрослому». У Артура были короткие курчавые черные волосы, а на лбу у него виднелись два светлых пятнышка – по-видимому, веснушки-переростки. Когда он улыбался – а улыбался он часто, – на его щеках образовывались ямочки. Его передние зубы слегка перекрывали друг друга. Артур весьма бурно реагировал на все на свете, и складывалось впечатление, что ему очень нравится у нас, – как будто он выиграл в лотерею увлекательное путешествие. Он много говорил – о том, как работают магазины, о повадках торговцев… Я заметила, что Клайв слушает его невнимательно: намного больше его заинтересовали повадки шершня, который уселся на ломоть хлеба рядом с его локтем и неторопливо обходил его по периметру. «Как хорошо, что Артур такой разговорчивый, – подумала я. – Если бы не он, за столом стояло бы неловкое молчание».