— Как самочувствие?

— Плохо. — Я смотрел на Калеба из–под полуприкрытых век. — Что со мной случилось?

— Ты потерял сознание на улице, возле входа. А в полете шмякнулся головой о капот машины.

— Правда?

— Ну да. И никак не хотел приходить в себя, я успел заволноваться.

Голова была тяжелая, сил не хватало даже сесть.

— Погано же ты выглядишь, — сказал Калеб.

Хорошо, что друг вовремя оказался рядом. Мы теперь вместе. Нас не просто свел случай, не просто так мы нашли друг друга среди всего этого.

— На, выпей, — сказал Калеб, вытряхнув пару таблеток из оранжевого пузырька с лекарствами.

Я проглотил таблетки и провалился в сон.

27

Я разворачиваюсь и бегу. Вверх по лестнице.

Темную лестницу освещает только луч фонарика, и я ставлю ноги на ступеньки почти наугад. За две с лишним недели я привык передвигаться вслепую: шестнадцатилетний подросток против вечной тьмы. Я спотыкаюсь и больно бью колени. Пустяки: в борьбе за жизнь случается всякое. Когда я падал, фонарик разбился и потух — придется выбросить. Не сбавляя темпа, я несусь вверх по лестнице в полной темноте. Вот она — самая последняя дверь, в самом верху. За эти дни я привык вот так уходить от преследователей. Я — оставшийся в живых, один из немногих. И теперь я — жертва, добыча.

Я наощупь нахожу ручку и распахиваю дверь. За ней — свет, дневной свет. Дверь ведет на крышу, по щиколотку засыпанную снегом. Я смотрю вниз с высоты нескольких этажей, но их нет на улице, нет возле входа — значит, они уже внутри. Догадаются ли они, что я здесь? Догадаются. Если на тебя идет охота, нельзя считать охотников глупее себя. Они воспользуются малейшим шансом, чтобы получить то, что им нужно.

Им не нужны фонарики, спички или зажигалки: в полной темноте они взлетят по ступенькам гораздо быстрее меня или любого другого, потому что от этого зависит их жизнь. Из бокового кармана рюкзака я вытаскиваю пистолет — тяжелый, полностью заряженный, готовый стрелять. Сколько же в нем патронов: тринадцать или пятнадцать? Кажется, тринадцать. Это у Дейва было пятнадцать.

Дейв. Он был таким… Я соскучился по Дейву. Соскучился сильнее, чем по школьным друзьям, сильнее, чем по отцу. Он был моим ровесником, я знал его всего пару недель, а потом Нью–Йорк сожрал его. Я соскучился по нему и по Мини, и по Анне…

— Джесс! Джесс! Сюда! — какая–то девушка зовет меня. Я узнаю голос, такой приятный. Только этого не может быть. Хотя… в этом городе теперь может быть что угодно.

Анна стоит возле поручней и призывно машет рукой.

Красавица Анна. Анна, которую я потерял, здесь…

— Быстрее! — кричит она.

Я бегу к ней по снегу. Но ее уже нет на прежнем месте, когда я достигаю края крыши. Я перегибаюсь через перила пожарной лестницы и вижу, что Анна быстро спускается вниз, на дорогу.

Я бросаюсь за ней. Половина грохочущей металлом лестницы оказывается позади, когда я слышу наверху шум и чувствую, как начинает дрожать лестница под топотом двенадцати пар ног. Поскользнувшись на обледенелых ступеньках, я слетаю на площадку и так падаю на спину, что внутри все сжимается и кажется, что от страшного удара легкие разорвались, но я вскакиваю и, хромая, бегу вниз. Еще один пролет — топот за спиной все ближе, все громче. Я спрыгиваю с железного трапа, спускающегося на улицу. Где же Анна? Вот она: сворачивает за угол — и я бегу за ней. Кричу:

— Анна!

Она бежит быстро, очень быстро — не помню, чтобы она так умела. Когда я добегаю до угла, она уже несется через улицу и, остановившись на мгновение, снова мне машет. Ноги скользят, но я стараюсь не потерять Анну из виду. В следующее мгновение я оказываюсь среди стеллажей с книгами. Впереди горит свет, и я вижу в нем их — моих друзей: Анну, Дейва, Мини. Я думал, что потерял их несколько дней назад, что они ушли навсегда и больше не вернутся. Друзья улыбаются.

Мне столько нужно рассказать им, о стольком расспросить. За окном проносятся охотники — они взяли неверный след. Теперь можно не бояться.

— Знаете…

Но я замолкаю на полуслове. Отступаю на шаг, чтобы лучше видеть друзей. Только это не они. На их месте, прямо передо мной стоят Фелисити, Рейчел и Калеб. Что за шутку сыграл со мной организм, неужели я понемногу начинаю сходить с ума, и друзья привиделись мне? Это уже не имеет значения. Наваждение прошло, вот и все.

Нужно что–то сказать троим, стоящим передо мной, а я не знаю что. Я потерялся — и речь не только о словах. Мир летит кубарем, и чтобы не упасть, я хватаюсь за полку с книгами. Вот мои нынешние друзья, им, как и мне, удалось выжить. Я встретил их совсем недавно, уже после того, как остался один, как случилось все это…

Может, я сплю?

Они молчат. В их глазах видны… Впрочем, я могу увидеть в их глазах все, что вздумается. Жалость. Страх. Непонимание. Любовь. Злость.

В их взглядах кроется столько всего, что я не выдерживаю и отворачиваюсь к окну: на улице темнеет. В стекле отражается Анна: черные волосы, красивое лицо, ярко–красные губы, от которых пахнет клубникой. Может, я вижу ее в последний раз, поэтому я смотрю и смотрю, сохраняя мгновение среди других, которым не суждено повториться, и Анна дарит мне долгий ответный взгляд, а потом растворяется в предательском закатном свете. Горизонт исчезает, стирается граница между небом и землей, а ты будто остаешься висеть в бескрайнем небе, в котором одновременно светят солнце и луна, и мерцают звезды.

Я все понимаю. Понимаю, поэтому мне грустно. Дейв не может быть рядом, не может стоять у меня за спиной. И Анна не может. Я знаю только одно место, где мы могли бы вот так вот встретиться, где бы одни трое превратились в других троих. С меня хватит — пора уходить, иначе я сойду с ума и сам захочу остаться с ними. Но что–то внутри, пока, к счастью, мне мешает. Ничего, скоро все кончится, и я больше не буду один.

— Чего ты на самом деле хочешь, Джесс? — спрашивает Анна.

Я смотрю на ее отражение и даже сквозь сон чувствую, что из глаз у меня катятся слезы — я плачу во сне.

Я хочу ровно того же, чего хотел все эти дни, — я хочу домой. Только вот все не так просто. Я больше не знаю, где мой дом. Он там, где мои друзья.

28

Я открыл глаза и повернулся на бок. Очень жарко. Я лежал на диване, укрытый несколькими толстыми одеялами. Я страшно устал, и где–то в глубине сознания копошилось что–то важное, но я никак не мог понять, что. Я выпрямил ноги и сбросил одеяла. Рядом сидел Калеб и писал в толстом блокноте. Хорошо, что я здесь, у него, только вот странное ощущение не покидало меня: мне срочно нужно что–то сделать, меня где–то ждут… Но как, как вспомнить?

— С возвращением, дружище, — сказал Калеб.

Я сонно улыбнулся в ответ.

— Я с тобой всю ночь разговаривал, пока ты спал. Ты что–нибудь слышал? — спросил он.