Но как Хэрольд ни старался, больше двух миль в час сделать не удавалось. Если так и дальше пойдет, то он и за год не доберется до Флориды. Но все равно лучше держаться воды, пока он не окажется на безопасном расстоянии от Лисвилля.

Вечером он привязал лодку к манговому дереву и проспал в ней всю ночь. Утром Хэрольд доел последний кусок мяса и снова тронулся в путь. Пришлось грести весь день. Ближе к вечеру он почувствовал голод, но еды осталось мало. Пришлось лечь спать без ужина.

Утром он снова взялся за весло и скоро оказался в болоте. Грести становилось все труднее и труднее. Часто мимо проплывали трупы.

Увидев на берегу речки одинокий причал, он направил к нему лодку. Привязав ее, Хэрольд выбрался на берег.

К полудню он дошел до развалин какого-то города. Наверное, Саванны. Город простирался на несколько миль и на первый взгляд казался безлюдным. Но Хэрольд заметил, что неподалеку, за рядами обвалившихся зданий, кто-то прячется от него, распугивая крыс и мышей.

Он нащупал в кармане свой «смит-энд-вессон», но не стал его вытаскивать, пока прятавшийся не предстал перед ним, выйдя из прохода между двумя сгоревшими зданиями. Это был невысокий старик с облачком седых волос вокруг лысины. Он был похож не на бандита, а скорее на сумасшедшего.

— Вы дружески настроены? — поинтересовался он.

— Конечно, — ответил Хэрольд. — А вы?

— Я опасен лишь в словесных стычках, — объявил старик.

Они уселись возле развалин бывшего кафе. Человек, который назвался профессором, оказался ученым-путешественником и читал лекции во всех городах, которые ему приходилось посещать. Оказалось, что им с Хэрольдом по пути.

— О чем ваши лекции? — поинтересовался Хэрольд.

— Обо всем, — ответил старик. — Одна из моих самых любимых — тема номер тридцать два: «Почему человечество не способно развиваться стабильно».

— Какое смешное название, — заметил Хэрольд.

— Вы же рассудительный молодой человек и, я думаю, меня поймете, — сказал профессор. — Как раз в этой лекции я привожу доказательства, что стабильно развиваться мы сможем лишь тогда, когда освободимся от неверия в собственные силы. Когда люди поверят в себя, они поймут, что все их предыдущее существование было просто никчемным. Никчемность — враг рода человеческого, страшнее самого дьявола. Можно легко доказать, что великие цивилизации доколумбовой Америки исчезли только потому, что поняли, насколько они никчемны по сравнению с испанскими конкистадорами. Индейцы видели в испанцах нечто такое, чего не могли понять умом и даже не пытались этого сделать. Поэтому испанцы их всех уничтожили. Отсюда вывод — никчемность ведет к гибели цивилизаций. Индейцы считали испанцев богами, поскольку находились на низком уровне развития. Они полагали, что их покорили не люди, а боги.

Хэрольд кивнул.

— Ничего не поделаешь, когда тебя уничтожают боги.

— Они потерпели поражение от Weltanschauung[9]новой технологии. Новая технология меняет существующий мир, давая возможность одерживать все новые и новые победы над природой, — продолжал профессор.

— Кстати, нет ли у вас чего-нибудь поесть, профессор?

— Я как раз собирался задать вам аналогичный вопрос.

— Тогда можно идти дальше.

— Несомненно. А я могу вам процитировать избранные места из лекции номер шестнадцать: «Про утерю автономий».

— С удовольствием послушаю, — ответил Хэрольд. — Ваши лекции начинают мне нравиться, профессор.

— Люди пытаются найти забвение при помощи любви, войны, охоты, различных веселых или жестоких развлечений, лишь бы только не думать про то, что они не могут существовать автономно, что они не боги, а всего лишь звено в бесконечной цепи, которая состоит из людей, амеб, гигантских газовых образований и всего прочего. Существует масса доказательств того, что распад самовлюбленных индивидуалистичных западных рас произошел исключительно из-за недочетов в собственной философии. Они слишком верили в интеллект. Его подвергли испытаниям — и он предал людей. Интеллект должен стать конечной точкой эволюционного развития.

— А что будет дальше? — спросил Хэрольд.

— Никто не знает, что сейчас происходит. Вернее, мы знаем, что происходит в каждой местности отдельно, но не понимаем значения этих процессов — если они вообще имеют какое-нибудь значение. Миф о совершенстве человека рухнул. Продолжительность нашей жизни никогда уже не будет такой, как сто лет назад. Слишком уж много стронция в наших костях. Слишком много цезия в печенке. Наши внутренние будильники заведены на слишком короткий срок. Наша находчивость уже ничем не может нам помочь. Сейчас мы напоминаем пациента, который, умирая на операционном столе, пытается строить планы на будущее.

— Мысль глубокая, — заметил Хэрольд, — но что все это значит?

— Не следует относиться к этому слишком серьезно. Просто мои слушатели любят, когда я изъясняюсь высокопарным стилем.

— И все-таки мне нравятся ваши лекции. Некоторые мысли напоминают мне те странные картины, которые иногда появляются в моем воображении. Никогда бы не подумал, что человек может задумываться над такими вещами. Я имел в виду, что для меня они вообще не существуют.

— А что же тогда существует? — поинтересовался профессор.

Хэрольд задумался.

— Ну, сначала надо представить, чем ты хочешь заняться, а потом думать, как идти к цели.

Профессор кивнул.

— Правильно, но неужели у вас нет внутреннего «я», которое за всем следит и подвергает сомнению все ваши решения?

— Нет, не думаю.

— Тогда, возможно, вы социопат — человек, неспособный чувствовать, — констатировал профессор.

— Полагаю, что вы снова ошибаетесь, — невозмутимо ответил Хэрольд.

— Тогда вы — Новый Человек, — сказал профессор таким тоном, что невозможно было понять, шутит он или говорит серьезно.

— Может быть. А сейчас давайте поищем что-нибудь съедобное.

— Психическое раздвоение личности, — объявил профессор. — Благодарите Бога, что вы неагрессивны.

Они шли через развалины нефтеочистительного завода, которые тянулись на несколько миль. Завод не действовал уже много лет. Трубы проржавели. Асфальт на гигантских автостоянках потрескался. Завод выглядел кладбищем мертвых машин. Хэрольду было непонятно, зачем здесь использовалось так много техники.

Пройдя завод, они достигли места, где переплетение автострад образовывало развязку в форме листка клевера, но теперь дороги заросли травой и даже небольшими деревьями. Рядом с шоссе 95 росли маленькие яркие цветочки. Заросшая автомагистраль своими правильными кольцами напоминала сад, спланированный каким-то великаном.

Путешественники добрались до невысоких зеленых холмов, перевалили через них и спустились к полю, через которое шла тропинка к невысоким строениям.