— Примечательное совпадение.

— Ты о чем?

— Этот Терье Хаммерстен в семидесятых был гражданским мужем родной матери Яна Эгиля. А Силье он приходится дядей. Именно его подозревали в убийстве отца Силье.

— И что?

— В семьдесят четвертом приемная мать Яна Эгиля, Вибекке Скарнес, была осуждена на два с половиной года за то, что столкнула мужа с лестницы, да так, что тот сломал шею. Сейчас она давно уже на свободе.

— А Терье Хаммерстен какое к этому имеет отношение?

— Вообще никакого, как мне кажется.

Грете растерянно смотрела на меня:

— Ты меня совсем запутал, Варг!

— Да-а… Но могу тебя утешить, что я и сам запутался… Эти двое детей, с такими схожими судьбами, встречаются в конце концов тут, в Аньедалене, а сегодня Яна Эгиля, вероятно, обвинят в убийстве…

— Ты хочешь сказать, что между всеми этими событиями — в Бюстаде, Бергене и Аньедалене — есть какая-то связь?

— Пока не знаю, но если тут и есть общее звено, то это, без сомнения, Терье Хаммерстен.

— Тебе обязательно надо рассказать об этом ленсману.

— Конечно, — кивнул я, — но предварительно я должен все обдумать и сделать собственные выводы.

Мы помолчали, и я сменил тему:

— Ленсман назвал тебя «фру», ты замужем?

Она криво усмехнулась:

— Да, назвал, но я больше не замужем. Хотя фамилию мужа сохранила.

— Что ж, значит, и у нас с тобой тоже много общего. Что может быть хуже, чем развод…

— Да что угодно! Жестокое убийство на здешнем хуторе…

Больше она ничего не сказал, а я не спрашивал. Со стороны стойки дежурного до нас донесся знакомый голос: Ханс Ховик присоединился к нашей компании.

Я не видел его уже несколько лет, за которые он успел прибавить несколько килограммов. В остальном он не изменился, однако сейчас был явно взволнован. Он поздоровался с нами обоими, пожал руку Грете и произнес, глядя на меня:

— Кошмар какой, а? Тебе известно, что там на самом деле произошло?

— Об убийстве я знаю из газет. Но этой ночью я участвовал в аресте Яна-малыша. Яна Эгиля. По какой-то причине он именно меня вызвал для переговоров.

Он скривил лицо и кивнул:

— У него о тебе остались хорошие воспоминания. Я приехал, как только смог. Грете позвонила мне вчера. Но знаешь, что хуже всего?

— Что?

— Я навещал их на прошлые выходные. Теперь буду основным свидетелем по этому делу.

— Ты приезжал к ним?

— Да. Не знаю, помнишь ли ты, но Клаус-то был моим троюродным братом. Так что все это время я с ними общался, год за годом следил, как шли дела у Яна Эгиля. Я страшно удивлен, что он оказался способен на такое.

Я развел руками.

— Да уж… Я тоже подумывал приехать к нему, но мне было неловко… Кто бы мог подумать!

— Да, никто и предположить не мог, что тут что-то не то происходит. Как ты знаешь, это я предложил Клаусу и Кари взять к себе мальчишку, так что представляешь, как я себя сейчас чувствую?

— Ты не должен себя винить.

— Умом-то я понимаю, но… Он так быстро здесь выправился. Ты, конечно, помнишь, каким он был. Я привез его сюда в сентябре, а потом навещал по меньшей мере раз в шесть месяцев, а в первые годы еще чаще, чтобы видеть самому, как у них складываются взаимоотношения. И все было просто отлично. Конечно, место тут довольно глухое, особенно зимой, да и ребятишек его возраста тут не так много. А потом он с этой девочкой-соседкой познакомился, еще с какими-то детьми, после того как в школу пошел… Не думаю, что Клаусу и Кари было с ним легко — сорванец-то им попался беспокойный. Гиперактивный, как теперь говорят, с серьезными эмоциональными проблемами, что вполне естественно, если иметь в виду его психологические травмы. Досталось ему и в родном доме, если так можно его назвать, и потом… Ну, ты все это знаешь. Но ведь ему становилось лучше и лучше, а в последний год он даже пошел учиться дальше, на электрика, если не ошибаюсь.

— Так, значит, ты был у них недавно?

— Да. Я приехал в пятницу после работы и вернулся в воскресенье вечером. До этого я у них с самой Пасхи не был, а тут собрался и… — Он развел руками. — А теперь рад, что доехал до них тогда. Получилось, видел их в последний раз. Кари и Клауса.

— И что, ты ничего особенного не заметил?

— Нет. Ничего.

— А ночевал ты у них?

— Да. Я всегда там оставался на ночь. Единственное, что могу сказать… В тот раз Яна Эгиля дома почти и не было. Только в пятницу вечером, но он тогда сразу после ужина ушел к себе в комнату, сказал, у него какие-то дела. В субботу он был на празднике и вернулся поздно ночью — я слышал, как он поднимался по лестнице.

— На каком празднике?

— Да в молодежном клубе что-то было у них.

— А в воскресенье?

— Встал он поздно, только к обеду. Поел и опять исчез. Сказал, что пойдет к Силье.

— Это было в воскресенье после обеда?

— Да. И больше я его не видел. Уехал я в восьмом часу, чтобы вернуться домой не слишком поздно. К тому времени он еще не приходил. Так что можешь себе представить, в каком я был шоке, когда Грете позвонила мне во вторник и рассказала…

— Да, я тоже. А Силье ты в выходные видел хоть раз?

— Ни разу.

— А что у них за отношения? Любовь?

Он слегка покачал головой и пожал плечами:

— Возможно. Они дружат с самого детства. Ходили в одну школу, если не в один класс. Да ты спроси у… — Он осекся, но я догадался, что он хотел сказать. Да, У Клауса и Кари мы больше ни о чем не сможем спросить.

— А ты знаешь, что она… — начал я и оборвал сам себя. Как сказал Ханс, скорее всего он будет основным свидетелем, так что мне не стоило слишком много болтать, и я перешел к интересующим меня вопросам:

— Что за человек был твой троюродный брат?

— Ну, что сказать? Самые обычные люди — и он, и она. Вели хозяйство. Кари еще по ночам подрабатывала помощницей санитарки в Фёрде, в центральной больнице.

— По ночам?

— Ну да. Так удобнее всего, если есть свое хозяйство.

— А чем они занимались?

— Овец выращивали, коров, бычков. Фрукты-ягоды. Главным подспорьем, конечно, для них были «молочные субсидии».[10] Но как-то сводили концы с концами. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Так, значит, Клаус и Ян Эгиль часто оставались дома одни? — ответил я вопросом на вопрос. — По ночам, я имею в виду.