Один человек как-то рассказал Эрлингу, какое счастье он испытал однажды в детстве, спрятавшись от всех в высокой траве. Ему казалось, что он может лежать там долго-долго, глядя на высокие облака, порхающих бабочек и прислушиваясь к играющему в траве ветру. Он открылся Эрлингу немного смущенно, но был рад, что говорит с человеком, который способен его понять и, уж конечно, не выдаст никому его тайну.

Однако это не помешало ему до смерти напугать собственного сына, которого он застал за тем же занятием. Конечно, у отца не было злого умысла, он не понимал, что делает, и в ту минуту не помнил о собственных счастливых минутах. Эрлинг видел, как напуган, пристыжен и смущен был мальчик. Как можно так замечтаться, с укором сказал ему отец.

Мальчик понял одно: его в чем-то заподозрили, но в чем именно, он не знал. Однако Эрлинг полагал, что дело в другом. Мальчик не должен был покидать очерченный круг — ведь он оказался вне надзора. Если у отца и возникли какие-то определенные мысли, то они помогли ему лишь найти рациональное объяснение своему поступку. Мальчик испытал нервное потрясение, последствия которого трудно было предугадать. Тот, кто назвал бы поступок отца вандализмом, услышал бы в ответ, что мальчик от этого не пострадал и вообще должен понять, что жизнь не всегда легка и приятна. Однако это он мог бы понять и без помощи родителей, запятнавших память о себе. Перспектива была печальная. Отец мальчика считал, что и сам согрешил однажды летом, когда лежал на лугу наедине с травой и облаками вне досягаемости чьей бы то ни было власти.

Течение жизни обычно сравнивают с течением реки к морю. Наверное, не следует слишком часто прибегать к этому образу: нам кажется, будто он что-то объясняет, тогда как на самом деле он лишь отдаляет нас от того, чего объяснить не может.

Образ реки подходит далеко не к каждой жизни. Когда-то давно один человек хотел избежать того, что ему приготовила судьба, он был молод и понимал одно: ему следует скрыться, переместиться в другую географическую точку, — сие заблуждение, наряду со многими другими, способствовало тому, что люди начали распространяться по земному шару и уже в наше время заселили новый континент.

Много лет этот человек пытался устроить свою жизнь, исходя из этого заблуждения, но в конце концов в мрачном смятении вернулся на родину. И снова начал устраивать свою жизнь, и снова все кончилось смятением. Так повторялось много раз. К его жизни образ реки не подходит, тут следует представить себе человека, который пустился в долгое путешествие, не имея никакого транспорта. Ему пришлось идти пешком по бездорожью тысячи миль. Однажды утром в ранней юности он ушел из родительского дома, даже не простившись. У него не было ни компаса, ни карты, он определял направление по звездам и шел. Он бродил тридцать пять лет и прожил много жизней, пока достиг цели, он жил в дальних долинах и на болотах, куда не собирался приходить и где не хотел оставаться, в своем странствии он попадал туда лишь потому, что любил окольные пути и временами переставал искать дорогу, которую ему показывали звезды. Случалось и так, что однажды на рассвете он уходил, ни с кем не простившись, из тех мест, где ему хотелось бы остаться. Он встречал по дороге много людей, и они с горечью спрашивали у него, куда он идет. Он не отвечал им, потому что сам не знал этого. Через некоторое время он забывал всех, кого знал, они становились ему чужими, так было всюду, куда бы он ни пришел, и ему никогда не хотелось вернуться в то место, которое он однажды покинул. Случалось, он встречал людей из тех мест, где побывал и где ему хотелось бы остаться навсегда. Иногда они говорили: «Нет, зря мы на него рассчитывали, мы недостаточно хороши для него». Сам же он с удивлением вспоминал свои попытки осесть в том или другом месте — и что он собирался там делать?

Наконец он достиг желанной цели и ему захотелось понять, что же все это было, но он долго сопротивлялся этому желанию и думал: не все ли равно, сейчас мне не до этого.

Однажды он понял, что обманывал себя, как обманывают многие, когда говорят, что сейчас у них нет времени, ибо ими распоряжаются случай и время, а их собственные решения и желания тут почти ни при чем. И он признался себе, что жизнь заводила его в дальние долины и болота, где ему нечего было делать и где он не находил покоя, и тогда ему оставалось только повернуть обратно, найти свой старый след и ориентироваться по звездам, пока они еще светили над ним, — так случалось много раз, и вот он в последний раз вышел на дорогу и посмотрел на звезды, большие и яркие, светившие над его головой.

Он вошел в дом и долго смотрел на тлеющие в камине угли. Когда-то мной слишком долго распоряжались другие, думал он, но вот я остался один и больше никто не распоряжается мной. Раньше я не мог выдержать одиночества, потому что воля моя была подавлена, я искал дальние долины и болота, надеясь встретить там кого-нибудь, кому я буду нужен и кто захочет распоряжаться мной. В тоске по дому спускался я в дальние долины и находил мрачные болота, где царило безумие и смятение умов, и всякий раз выбирался оттуда с большими потерями, в тревоге, отвергнутый всеми и с болью вспоминающий те годы, когда я молил, чтобы кто-то захотел распоряжаться мной.

Он стоял и смотрел на рассыпавшиеся в камине угли и чувствовал, что вся вина, в том числе и его собственная, перечеркнута раз и навсегда.

Путь к душевному здоровью и равновесию замедляет война за то, чтобы дискредитировать разум. Больные мечтатели ведут ее с добрыми намерениями, а религиозные демагоги, цель которых обезвредить чужой разум, — со злыми. В обозримом будущем эту войну не выиграет никто, ибо нападающие не могут открыто нападать на разум, не доказав тем самым, что и они тоже вынуждены прибегать к его помощи. Однако, как и все войны вообще, эта война тоже распространяет свою заразу. Особенно усиливается война против разума перед очередными политическими выборами, когда люди, управляющие партийными двигателями, любыми способами пытаются достичь контакта с теми туманностями, которые обычный человек считает своим разумом. В последние дни перед выборами они сами окончательно превращаются в чернь. Другого пути к голосам избирателей не существует, и, должно быть, демагоги правы в своем презрении к избирателям, но в то же время они оставляют опасные улики, показывающие, что народное правление — это обман. То, что мы слышим, — это не голос народа, а эхо голосов демагогов. Они выдвигают и выбирают самих себя.

Эрлинг был уверен, что никто не может безнаказанно долго извращать, обманывать и попирать свой разум. Попробуйте без свидетелей обвинить такого человека в низости, и его смех докажет вам, как сильно поражен он этим недугом.

Очень давно, когда он еще жил дома, в Рьюкане, в семье бедного портняжки, терроризируемый старшим братом Густавом, ставшим впоследствии подрывником, Эрлинг верил, что взрослые знают все. Даже его несчастные родители и безрукий дедушка знали все. Они только не хотели признаться, что все знают и могут выразить это одной фразой, даже одним словом. В своем всемогуществе они не хотели сказать Эрлингу это слово. Они были великими, злыми богами, которые не позволяли ему увидеть свет этого единственного слова, объяснявшего, что такое жизнь, но главное — почему люди злы и любят уничтожать себе подобных, уничтожать взглядом, насмешкой, кулаками, разрушать и презирать все, объяснявшее, почему в мире нет добрых слов. Он уже не чаял получить ответ, что такое жизнь. На этот вопрос не было ответа. Как ни странно, многих удовлетворяло объяснение, что жизнь будет продолжаться и не прекратится даже после их смер-ти. Эрлинг был готов согласиться, что в той или иной форме жизнь не исчезнет, но ведь это еще не объясняло суть того, что не могло прекратиться. Еще до того, как он пошел в школу, Эрлинг решил, что люди либо тупы, либо таким образом скрывают ккую-то тайну. Что они хитрят, лгут или просто глупы.