Позже Штраус посвятил Менгельбергу партитуру «Жизни героя».

XIX век скончался, испустив не тихий всхлип, а торжествующий клич. Он гордо шел к концу и мог поднять бокал шампанского в честь наступающего столетия. Отлетающая душа имела все основания быть собой довольной. Она успела сделать немало: с развитием промышленности большая часть рабочего класса стала жить лучше, был проведен ряд реформ, многие представители среднего класса стали зажиточными людьми, а некоторые — и очень богатыми; технические изобретения сделали жизнь более комфортной. И хотя заводы выбрасывали в воздух сажу, а железные дороги грохотали, люди не роптали. Они охотно расставались со свежим воздухом, переезжая в хорошо отапливаемые, хотя и душные дома, заменяли керосиновые лампы и свечи яркими вельзбаховскими газовыми светильниками. Появившиеся на пороге нового столетия новые сверкающие и непонятные машины сулили новые заработки на новых товарах. Все, что блестело, было золотом.

Достижения ушедшего века в области искусства были огромными. Романтизм обновил искусство и вновь сделал его востребованным. Искренними слезами и смехом оно все больше привлекало к себе простых людей. Музыка, литература и живопись переместились из дворцов в салоны и даже в простые комнаты. Возможно, от этого перемещения искусство утратило частично утонченность, зато приобрело живость и непосредственность.

Большая часть живой музыки, которой мы до сих пор наслаждаемся, родилась в XIX столетии. С уходом века ушли и некоторые выдающиеся музыканты, которые ее создавали: Чайковский, Брамс, Сезар Франк и Иоганн Штраус умерли в последнее десятилетие уходящего столетия, Верди — в 1901 году.

Германия шагнула в новый век с особым оптимизмом. Она была в отличной форме: жизнь в ней кипела, страна работала, упорно рвалась вперед. Сплоченная Бисмарком, Германия оставалась единой и с каждым годом становилась все самоувереннее и горделивее. Бисмарк умер в 1898 году. Перед смертью он помирился с Вильгельмом. Его призыв к «крови и железу» был услышан. Он получил этот сплав, подмешав к нему собственные амбиции. «Однако, помимо амбиций, он обладал и ловкостью. Вот этого его преемники так и не поняли. Политика Германии после его смерти отличалась только одними амбициями».[134] Амбиции росли прямо пропорционально усилению военной мощи Германии. Все, кроме кучки людей, верили, что наращивание вооружений предотвратит войну.

Поговорка, что история повторяется дважды, сейчас в общем опровергнута. Однако мы находим параллель между историей европейской цивилизации начала XX века и историей крушения Римской империи. Огромная империя в течение двух веков после рождения Христа благоденствовала в мире, который был нарушен на короткое время лишь дважды. Греческий христианский писатель Аристид называл «весь тогдашний мир раем, где люди могли в безопасности перемещаться из одного конца в другой и где города соперничали между собой не в войнах, а лишь в роскоши и удовольствиях». Но вскоре после этого Римская империя начала распадаться. А начав распадаться, быстро рухнула.

Германия тоже казалась «раем», хотя далеко не безгрешным. Молодые немцы считали себя героями и держались подчеркнуто прямо, даже если для этого им приходилось носить под мундиром корсет. На них с обожанием взирали их жены, смирившись с ролью домохозяйки. Ведь кайзер Вильгельм очертил строгий круг обязанностей для своей холодной королевы и ее подданных, относящихся к прекрасной половине: «Kinder, Kirche, Küche» («Дети, церковь, кухня»). А под прикрытием этого лозунга мораль проложила оживленную дорожку к проституции. Резко возросли гомосексуальные связи.[135] Но скандалы быстро гасились, все вокруг дышало величием, газеты пестрели высокопарными фразами, увеличились возможности повышать свою Kultur. Одна очаровательная современница, правда несколько пристрастная, молодая певица Джералдин Фаррар, вспоминала: «Германская империя 1900 года была великолепной страной, а Берлин полон величия и блеска, о которых ранее можно было только мечтать. Там был блистающий военной элегантностью двор, энергичный кайзер, отважный молодой принц и дивная музыка к услугам жаждущей души — всего за несколько пфеннигов. Опера, концерты, поэтические вечера изобиловали великими именами: доктор Карл Мук, авторитет по творчеству Вагнера; доктор Рихард Штраус, выдающийся дирижер и композитор; Лео Блех; великолепный камерный квартет Иоахима; яркие оркестровые интерпретации Никита; Густав Малер, фон Шух и множество других были гостями прусской столицы. Пользовались популярностью американцы. Тедди Рузвельт был другом кайзера, и оба, как говорили, пытались превзойти друг друга в проявлении дружбы. Во всяком случае, если судить по обоюдным газетным заголовкам. Наши послы были богаты и обаятельны, торговые отношения развивались успешно, и все было couleur de rose».[136]

Однако вкусы этой окрашенной в розовые тона эпохи были хуже некуда. Романтизм слабел под напором слащавой сентиментальности. Ценились только величественные произведения живописи, музыки, архитектуры. Достойным образцом искусства считалась скульптура Франца фон Штука «Амазонка верхом на лошади». Здания в Берлине строились в виде дворцов в неогреческом стиле. Их украшали жирными символическими фризами и окружали почетным караулом из раздутых колонн, которые ничего не поддерживали. В этих зданиях подписывались договора, которые никто не собирался выполнять, и заключались сделки на участие Германии в коммерческих проектах в самых отдаленных точках мира — такие, как строительство нового Трансафриканского телеграфа в 1899 году и Багдадской железной дороги в том же году. Императору не приходилось утруждать себя поиском денег на громкие проекты: выпущенные долгосрочные казначейские облигации на сумму в 80 000 000 марок, размещенные в Соединенных Штатах, были быстро раскуплены. Какие бы коммерческие кризисы, вызванные неудачными банковскими маневрами или перепроизводством, ни случались, они быстро улаживались, чаще с помощью декретов, а не экономических мер. А население могло вновь полюбоваться новым мундиром кайзера, поскольку опять возобновились церемонии встреч глав тех или иных государств, считавших благоразумным поддерживать с Вильгельмом хорошие отношения, вновь полюбоваться блестящими манерами и военными парадами.

Большинство немецких писателей конца XIX века сейчас забыты. Типичным для того времени был поэт Детлев Фрейгерр фон Лилиенкрон, который сам был солдатом и красочно воспевал войну. Однако именно в немецкой литературе в большей степени, чем в живописи и музыке, впервые раздались протесты против гигантомании и самопрославления. Мы уже отмечали эту тенденцию в социальной драме Гауптмана. Она получила дальнейшее развитие в творчестве его соперника Германа Судермана, который поднимал в своих пьесах социальные проблемы; в смелых, хотя и сумбурных произведениях с сексуальной тематикой Франка Ведекинда («Пробуждение весны», «Ящик Пандоры» и другие) и в ярких сатирических сочинениях, например Эрнста фон Вольцогена, который работал со Штраусом над новой оперой «Нужда в огне». Мягкость и изящество, как антитеза немецкой помпезности литературы того периода, чаще всего исходили из Вены. В 1899 году Артур Шницлер опубликовал небольшую новеллу «Лейтенант Густль», которая стала настоящей сенсацией. Это была одна из ранних попыток использования в литературе принципа «потока сознания» («внутреннего диалога»). В новелле повествуется о переживаниях офицера, которого оскорбил булочник. Он не может потребовать от него удовлетворения, вызвав его на дуэль, и считает, что ему не остается другого выхода, как только покончить с собой. Однако утром он случайно узнает, что булочник ночью умер. Так что лейтенанту нет больше необходимости чувствовать себя оскорбленным. Это была ошеломляющая сатира, но всеобщего восхищения перед красивым мундиром она не поколебала.