Бегом побежали к пушкам. Слава богу, те были на лафетах. Покатили их к месту будущего прорыва. Одновременно мои ребята – Макар, Тимофей, Трофим с полусотней – стали выстраивать напротив того места щиты и формировать строй из стрелков.

Пролом в стене становился всё больше. Уже стали проскакивать первые бойцы. Они хоть и были одеты в брони, но были скорее дючерами, чем богдойцами. Кого-то сразу же зарубили казаки. Но прорвавшихся становилось всё больше. Как в гибнущей плотине, волна богдойцев, прорвав заслон, хлынула внутрь острога.

Вот тогда мы и дали залп картечью. Почти вплотную, шагов с тридцати, картечь произвела жуткое действие: едва не половина наступающих была частью повалена, частью разорвана. Досталось и несчастной стене: с нее сбило последние бревна. Так что артиллерия – царица полей не только в ХХ веке, но и сейчас.

Сразу за пушками ударили пищали, немного. Кто-то еще стоял у бойниц, кто-то не успел в строй. Но выстрелов двадцать слились в один залп, произведя совсем не малое опустошение. Заряжающие подали вторые пищали. Стрелки дали еще один залп. Этого хватило. Дючеры, богдойцы или кто они там, бросились назад, смяв хилый строй, который пытался выстроить вражеский командир. Последнего едва не втоптали в землю собственные бойцы, бегущие куда глаза глядят.

Казаки с Хабаровым кинулись за ними. Я тоже не удержался. Гнали их долго, пока сумерки не настали. После при свете костров стали смотреть добычу. Да, тут было чему подивиться.

Одних лошадей было больше трех сотен. Лошади нам были не особенно интересны, но пока мы в остроге стоим, тоже пригодятся. В брошенном стане нашли мы изрядные запасы хлеба, что было более чем кстати. Но и это не всё. Дорогие ткани, вполне ощутимый запасец серебра (видимо, войсковая казна), брони, пики, немалый запас пороха и свинца и даже три плохонькие пушки. Наши и стреляли дальше, да и были из бронзы. Захваченные же были железные, но железо то было плохое, всё в раковинах. Такие пушки долго не служат.

Думал уже бросить. Но жадность взяла свое. Металл есть металл. Может, позже выйдет переделать. Захватил и ружья, целых два десятка. Совсем плохие ружья, без замков. Что-то типа первых аркебуз: железная трубка, заваренная с одного конца, с дыркой для воспламенения пороха. Но как раз точить трубки или лить и потом обтачивать было самым трудоемким. Замки можно и потом приделать.

Кстати, там я впервые буквально носом уперся в идею «гатлинга» – протопулемета. Среди захваченного оружия были пять пищалей, состоящие из нескольких скрепленных между собой стволов. Конечно, из такого кошмара стрелять не очень. Но тут важна идея. У меня сразу закрутились механические мысли в голове.

Понятно, что сейчас не до них, но закончится же когда-нибудь этот поход. Тогда и займусь. Чем я хуже доброго доктора и изобретателя Ричарда Гатлинга? Наивный доктор думал, что если создать особо мощное оружие, то войны прекратятся сами собой. Вот и придумал протопулемет. Войны не прекратятся. Я это знал. Но такая штука была бы мощным козырем у меня в рукаве.

Наутро Хабаров стал допрашивать пленных. Опасения подтвердились. На нас напали не местные люди, а самая настоящая рота (ниру) регулярной армии богдойцев в окружении местных союзников, вооруженных богдойцами. Сами богдойцы говорили почти на том же языке, что и дючеры. Но много говорить отказывались. Только грозили карами, которые на нас обрушит их правитель.

Гораздо разговорчивее оказался один из бойцов, сильно отличавшийся от остальных внешностью. В роте он был пушкарем. По его словам, он не богдоец, а никанец. Для меня понятно – китаец. Для Хабарова оно понятно было не особенно.

Пленный никанец был весьма речист. Рассказал он и предысторию похода. После прошлого штурма и разгрома дючеров, те бросились к своим покровителям в огромную каменную крепость, где сидит местный глава (толмач перевел «царь»). Крепость та стоит на реке Шингола (Сунгари). Там они рассказали о приходе русских и о поражении. Пригрозили, что если богдойцы не вступятся, то дючеры станут платить дань русским. Может быть, еще как-то грозились. Словом, тот самый царек отрядил с ними одну ниру и союзников, предполагая небольшую карательную экспедицию.

Но экспедиция провалилась. И теперь репрессии обрушатся и на командира роты, и на командира крепости. А может быть, и на самого царька.

Поведал китаец, что сила в крепости изрядная. Воинов до десяти тысяч («тьма»). Рассказал он о «богдойском войске», вооруженном огнестрельным оружием. Судя по его рассказам, да и по тому, что мы обнаружили, оружие там устаревшее. Пищали фитильные, самые примитивные, пушки старые, но их много. Но вот кораблей у них нет, поскольку до сих пор оно было не нужно. Двигаются конные или пешие.

Проход по берегу реки Шингола долгий и неудобный. Рассказал наш язык и об общих раскладах, что имеются за рекой, в Богдойском царстве. Богдойцы напали и захватили север Никанской страны. Но на юге продолжает править их царь. Он бьется с богдойцами, а те всё дальше теснят его. Но пока не смогли победить, поскольку страна его очень большая. Действительно, я помнил, что полностью маньчжуры смогли покорить Китай едва ли не в конце 1970-х годов, после многих восстаний и сражений. Описывал он и богатства Никанской страны. Говорил про ткани, золото и серебро, огромные каменные города, диковинные напитки и яства. Собственно, это было очень далеко и не очень актуально.

Вот то, что мы победили небольшой отряд очень немаленького войска, стоящего в двух неделях пути от нашего острога, было совсем не весело. После не особенно долгих сборов, в апреле, как вскрылась река, мы решили двигаться обратно. Страна Очан осталась за спиной, как и городок, где прошла зима 7158 года от сотворения мира, или 1652 года от Рождества Христова. Как ни считай, а надо дергать отсюда как можно скорее. Наши струги, забитые под завязку добычей, шли вверх по Амуру. Хотелось бы успеть туда, где будет удобнее встретить новых гостей, где есть крепости, замиренные данники, возможность отойти назад.

Плыли мы уже довольно долго. Близ устья Сунгари тоже взяли изрядный ясак. Пришлось для него даже строить новый корабль-дощаник. Многие хотели еще здесь задержаться. Хабар, как говорится, это наше всё, как Пушкин. Только и сам Хабаров, да и все его ближники, включая меня хорошего, помнили рассказ пленного китайца про то, что разгром для богдойцев – это позор, который они постараются смыть нашей кровью. А войска в ближней крепости аж шесть тысяч. И это не Гуйгударово войско, а регулярная армия. Потому все поползновения были пресечены.

Особо бились за то, чтобы задержаться на хлебном месте, Степка Поляков со товарищи. И товарищей этих, которые нам совсем не товарищи, было изрядно. Только они тоже понимали, что Хабаров просто так их не отпустит. Потому ворчали, шептались о чём-то, но подчинились. Грохнуть бы их. Но главный был Ерофей, ему и решать. А вел он себя как-то странно. Например, не стал препятствовать, когда смутьяны постепенно все на трех стругах сосредоточились.

– Ты что, Ярко, – не выдержал как-то я, – бунта хочешь? Они же там, почитай, одни смутьяны.