Ладно бы оно пошире было, метра два хотя бы, – допустим, там старая лифтовая шахта, заброшенная. Но семьдесят сантиметров – ни туда ни сюда. «Ого!» – подумал я, приглядываясь к стене. Одна из пластиковых полосок была искривлена, вспучилась волной. Словно ее кто-то снимал.

Я попытался приподнять край соседней полоски – не вышло. Так я сходил за стамеской и поддел ее. Пальцы просунул в образовавшуюся щель и сильно потянул. Со скрипом пластик отделился от стены, упал на пол, и одну за другой я снял еще шесть полосок. Под ними – куски фанеры. Я наклонился, приглядываясь.

Вся остальная фанера была сбита аккуратными рядами гвоздей, а на этом участке виднелась только одна шляпка. Попробовал сдвинуть – и фанерный лист сдвинулся очень легко, почти свободно качнулся на гвозде, на мгновение приоткрыл…

Так, приоткрыл. Я выпрямился, уставившись на фанеру. Все же я ожидал увидеть там бетонную стену, но там было оно. Пустое темное пространство.

…будучи в твердом уме и трезвой памяти. Трезвой, это точно. Сколько лет уже не пью, трезвее некуда, а потому не сомневаюсь – что вижу, то и вижу.

Вижу нишу между двумя стенками, туалета и душевой, темную и глубокую. И пыльную – я чихнул.

Ну и просунул внутрь руку. Ничего, пустота. Пустое узкое пространство, зачем его здесь оставили, вот интересно… какое-нибудь тело-обличитель там, черный кот и маска Красной Смерти. И ворон.

– Невермор, – сказал я, просунув внутрь голову.

Ни хрена не видать, запаха никакого, ни тепло, ни холодно внутри, воздух неподвижен.

Я поставил туда ногу и до половины втиснулся в нишу. Нет, не ниша, буду отныне так это и называть: пространство. «Все страньше и страньше», – говорила Алиса, падая в колодец. Вообще, там может находиться что угодно, пока я его не осветил и не увидел.

Проникнувшись этой мыслью, я поспешно шагнул назад и встал возле стены коридора, глядя в пустое пространство. Как раз умолкло радио, и после паузы диктор сказал, что сейчас будет новогоднее поздравление президента. Заглянешь тут, когда внутри такая темень! То есть дело вот в чем: когда загляну, ничего ведь интересного не увижу. Бетонные стены, и всё. Но пока не заглянул, там все что угодно. Там собор Парижской Богоматери, или Необитаемый Остров с сокровищами, или раскинулся город Дублин…

Или Эйнштейн с Джойсом сидят там в пивной, поджидая кролика в жилете и с часами.

Я подошел к друкмашине, взял переноску и вернулся в коридор. Из радио донеслась бравурная музыка, потом знакомый голос. Темная широкая щель между белыми полосками зияла. Нет, не так. Зияла не щель, а пустота за ней. Зияющая пустота, да. Я поискал взглядом, обнаружил розетку, воткнул туда вилку, но лампочка плохо держалась в патроне. Я в нее ткнул пальцем, и она загорелась, а как убрал палец – погасла.

«Дорогие соотечественники!»

Я присел на корточки перед пространством, нагнулся вперед, просовывая в него голову, и сказал:

– Ы!

Такая тишина была внутри, что хоть уши отрезай, как Ван Гог. И во всем цехе тоже стояла тишина, только знакомый голос вещал: «Я незнайка и неумейка, но вы сами избрали меня…» В ушах тонко звенело. Толстые стены отделяли мир белого пластика и теплого химического полумрака от мира снежной новогодней ночи.

Я поставил в пространство левую ногу и стал протискиваться боком вперед, удерживая переноску в правой руке. Надо посмотреть, убедиться, что там ничего нет, а потом спать. Влез в пустое пространство целиком, только правая рука с переноской оставалась еще снаружи. Голос по радио призывал не робеть и крепиться, невзирая на трудности.

Когда я целиком оказался в пространстве, сам же и загородил весь свет, который мог проникнуть сюда из коридора. И когда стало окончательно и бесповоротно темно, поползли круги, всякие тусклые пятна и узоры…

И начали бить часы по радио. Новый год, а я тут стою в… пространстве.

Теперь это пространство заполнилось мною. Ха! Нет, оно и раньше было чем-то до некоторой степени заполнено – когда я сделал еще шаг, наткнулся на что-то ногой. Что-то мягкое, вроде кучи тряпья. Часы били по радио. Отсчитывая удары, не оборачиваясь, я щелкнул пальцем по лампочке, она на секунду загорелась, но тут же опять погасла. Присев, я бросил переноску на пол коридора, вытянул обе руки вперед и осторожно, с заранее рождающейся брезгливостью коснулся того, что все это время лежало в пространстве.

И ладно, никаких дублинов, соборов и джойсов с эйнштейнами – действительно куча обычного тряпья. Я вцепился в нее и потянул (тяжелая на удивленье). Согнувшись, пятясь (а часы били – восемь, девять, десять), вытаскивая ее наружу, тянул, и тянул, и тянул, пока проникающий сюда из цеха совсем тусклый свет не озарил край воротника и дужку очков. Пробило двенадцать, а я тянул – да как заору! – и выпал наружу, глядя на голову печатника Вити, торчащую из пространства, непустого, заполненного его трупом.

…не тот коридор, из которого шагнул в пустое темное пространство, другой. Все позеленело и ссохлось, стены больше не сияли белизной, а тишина стояла подземельная, мертвая. Радио молчало. Печатник Витя лежал на спине, нижняя часть тела все еще в пространстве, верхняя – снаружи. Голова запрокинута.

У него шея была разрезана от уха до уха, кожа разошлась и вверх торчал красный кадык. Я что-то глухо промычал и встал на колени. Хлопнули двери, шаги, фигуры в вихре снежинок, чей-то голос: «Клыки прибыли». Меня пихнули в плечо, и я упал лицом вниз.

Схватили за волосы и поволокли, наподдав предварительно ногой по копчику. Топот, неразборчивые голоса, тянут-потянут – и вытянули в угол цеха, за друкмашину. Там отпустили.

Сначала я повалился на пол, но тут же сел, прижавшись спиной к шкафчику печатников.

Их было пятеро – не печатников, конечно, а этих типов, трое из которых оказались низкорослыми близнецами. На близнецах – белые колготки, шортики, белые рубашечки с манжетами, все это покрыто блестками. Снежинки. Остальные двое повыше ростом, Дед Мороз и Снегурочка.

У Деда Мороза под красным халатом с белой опушкой виднелся сине-зеленый дешевый спортивный костюм, а на ногах – кроссовки «Найк», несоразмерно большие, какого-то совершенно небывалого, карикатурного размера и на толстенной подошве. Снегурочка была молодым парнем, высоким и худым; нарядом ему служили синяя дубленка тоже с белой опушкой, такие же, как у меня, голубые джинсы и остроносые штиблеты. Верхняя пуговица дубленки была расстегнута, под ней виднелась голая розовая грудь. Трое близнецов держали под мышки и за волосы Людочку.

– Младший Клык Лицо.

– Младший Клык Оса.

– Младший Клык Мамон.

– Старший Клык Деятельный Экзорцис.

– Средний Клык Проворный Вредитель.

– Вежливость прежде всего, – пояснил мне тот, что напоминал Снегурочку; он представился Старшим Клыком Деятельным Экзорцисом. – Но она не оправдывает жестокость, понимаешь? – И как саданет меня тонким носком туфли между глаз.