– Доминик, – произнес он. – Они пришили один палец, но особой надежды нет. Остальные спасти не удалось – кости слишком сильно раздроблены.

Эдвард постучал по полу, и жук направился к стене.

– Бедный мальчик, – вырвалось у Фрэнни.

– Лучше бы это была его левая рука, а, пап? – сказал Эдвард, не поднимая головы.

– Ты уже говорил это вчера. Лучше бы этого вообще не произошло. – Он повернулся к Фрэнни: – Чай или кофе?

– Кофе, пожалуйста.

– Сядь и расслабься, почитай газету. Хочешь хлопьев?

Фрэнни насыпала себе в тарелку кукурузных хлопьев, которых не ела сто лет. Несмотря на все пережитые потрясения, она хотела есть, как будто чувствуя, что предстоят события, перед которыми нужно подкрепиться. Оливер бросил на сковородку кусок масла.

– Папа, ты сделаешь мне еще одну порцию? Я все еще хочу есть.

– Я сделаю тебе еще тост, если ты обещаешь сразу после завтрака пойти и набрать в саду слив.

– А можно Фрэнни пойдет со мной?

– Фрэнни, наверное, хочет посидеть здесь. – Он подмигнул ей, потряс сковородку, чтобы масло растеклось по ней, потом разбил в миску два яйца, взболтал их и, обмакнув туда два ломтика хлеба, бросил их на сковородку.

– Фрэнни, – спросил Эдвард. – Ты пойдешь?

– Конечно.

Она улыбнулась его ужимкам, а он весело посмотрел на отца и жадно зачмокал губами, изображая голод.

Оливер снял тост со сковороды и полил его кленовым сиропом.

– Готово.

– Папа, смотри! Фрэнни!

Жук заполз в угол своего загончика, и Эдвард положил перед ним сухую горошину. Насекомое стало толкать ее вперед.

– Он сейчас забьет гол! – возбужденно воскликнул Эдвард.

Жук стал двигаться в другую сторону.

– Нет, болван! – Эдвард преградил ему путь рукой. – Сюда!

– Тост остывает! – напомнил Оливер, поставив сковороду в раковину и открывая кран.

Эдвард поднялся.

– Пока, мистер Бин, – сказал он и одним движением ноги раздавил жука. Затем сел за стол и спокойно взял в руки вилку и нож.

Фрэнни ошеломленно посмотрела на него, потом перевела взгляд на останки жука. Оливер мыл сковороду, стоя к ним спиной, и ничего не заметил. Эдвард отрезал кусок тоста, обмакнул в сироп и поднес ко рту; по подбородку потекла струйка сиропа. Он старательно жевал и, не успев проглотить кусок, уже отрезал следующий.

Фрэнни взглянула в его открытое веснушчатое лицо: карие глаза и рыжие кудри.

– Зачем ты сделал это?

Он молча продолжал есть.

Фрэнни почувствовала себя дурой из-за того, что он, как повелось, неизвестно по какой причине вопрос проигнорировал. Она нехотя, без аппетита разрезала свой тост и положила кусочек в рот. Вкус сладкого немного поднял ей настроение. Она старалась не смотреть на жука, но ее так и тянуло взглянуть вновь.

– Зачем ты это сделал, Эдвард? – повторила она.

Эдвард с занятым видом принялся листать страницы «Мейл он санди», бегло просматривая колонки, как будто выискивая что-то.

Оливер нахмурился. Эдвард молча продолжал переворачивать страницы, набив рот едой. Наконец он кончил есть, отложил вилку и нож и целиком сосредоточился на газете.

Оливер посмотрел на Фрэнни, вопросительно подняв брови, и она показала на останки жука. Когда он понял, что произошло, лицо его помрачнело.

– Эдвард, ты наступил на жука?

Эдвард проигнорировал вопрос и перелистнул страницу.

– Эдвард! – Оливер начинал сердиться. – Зачем ты это сделал? Почему ты убил его?

– Жуки – это вредители, папа.

– Они не все вредители. И ты вообще не имеешь права мучить животных.

Эдвард посмотрел на Оливера как на маленького.

Фрэнни увидела на его лице то же выражение, ту же силу, которая вчера заставила собаку задрожать и умчаться прочь, так же как сегодня она заставила замолчать его отца. По спине девушки пробежал холодок. В глазах Оливера она прочитала одновременно ярость и замешательство.

– Ради бога, папа, я не мучил его; я учил его играть в футбол. Фрэнни, ты закончила? Мы уже можем идти собирать сливы?

Эдвард зашел в судомойню и вынес две плетеные корзины с лямками через плечо. Одну он вручил Фрэнни. Она залпом допила чай, обулась и последовала за ним.

Они прошли по полоске недавно скошенной травы, тянувшейся вдоль каменной стены огорода. Солнце припекало, но уже поднялся легкий ветерок. Он раскачивал и шевелил кусты и листву деревьев, и они шелестели, как далекие волны. Скошенная трава, оставленная на газоне, в эту сухую жаркую погоду уже совсем высохла; воздух был наполнен острым, пряным ароматом сена и более едким запахом коровьей петрушки, росшей в беспорядке.

– Капитан Кирк пропал, – внезапно произнес Эдвард.

– Пропал? – переспросила она, гадая, что Оливер сказал ему.

– Он пропал, – повторил Эдвард и погрузился в молчание.

Фрэнни решила поменять тактику.

– Эдвард, в твоем фотоальбоме на чердаке есть газетная вырезка про человека по имени Джонатан Маунтджой, которого убили в Америке. Ты знаешь про нее?

– Да.

– Это ты вырезал ее?

Он кивнул.

– Зачем?

– Не знаю, – бесхитростно ответил он.

– Ты вырезаешь еще какие-нибудь заметки из газет?

– Иногда.

– Какие?

Реакции не последовало. Она посмотрела на него.

– Эдвард?

Никакого ответа. Он ушел в себя, по своему обыкновению, словно забыв о ней.

Вместе они вошли на территорию большого, безнадежно запущенного сада. Фрэнни увидела ряды деревьев, усыпанных фруктами; под их тяжестью ветки склонились почти до земли. Повсюду в высокой траве, среди буйно разросшихся сорняков, лежали сливы. Вокруг них было полно ос и мух, зарывавшихся в спелые плоды. Фрэнни наступила на сливу, услышала, как та чавкнула под ногой, и поглядела на остатки коричневой перезревшей мякоти. Впереди за стволами деревьев она различила ряды яблонь, тоже согнувшихся под тяжестью плодов, которые еще не дозрели.

Эдвард подпрыгнул, уцепился за нижнюю ветку и повис на ней, а потом отпустил руки. Дерево затряслось, и сливы градом полетели на землю. Одна из них, ударив Фрэнни по голове, упала. Девушка подняла ее, вытерла о джинсы и надкусила. Слива была водянистой и имела отчетливый гниловатый вкус.

– «Виктория» – самые лучшие, Фрэнни, – сказал Эдвард, хватая ее за руку. – Давай собирать их!

– Как они называются по-латыни?

Он не ответил и, крепко сжав ее руку, быстро потащил Фрэнни, будто боясь, что фрукты исчезнут. Они подошли к группе деревьев, усыпанных крупными вытянутыми сливами, зелеными или желтыми с красными крапинками.