С этим тесно связана и другая важная мысль – мысль о единстве мира и целостности человечества в эпоху глобальной человеческой империи. Вряд ли надо еще раз повторять, что, подобно тому как биологический плюрализм и дифференциация способствуют стойкости природных систем, культурное и политическое разнообразие обогащает человеческую систему. Однако последняя стала сейчас столь интегрированной и взаимозависимой, что может выжить, только оставаясь единой. А это предполагает взаимно совместимое и согласованное поведение и отношения между отдельными частями этой системы. Такая всеобщая взаимозависимость процессов и явлений диктует еще одну необходимую для формирования чувства глобальности концепцию – концепцию системности. Без нее невозможно представить себе, что все события, проблемы и их решения активно воздействуют и испытывают такое же воздействие со стороны всего остального круга событий, проблем и решений.

Все эти аспекты новой глобальности тесно взаимосвязаны между собой и соотносятся с двумя другими, продиктованными особенностями нашей эпохи концепциями. Эти новые концепции касаются соотношения времени и целей и проистекают из того факта, что благоприобретенное могущество человека ускорило ритм событий и увеличило неоднозначность и неопределенность нашего будущего. Это вынуждает человека смотреть дальше вперед и ясно представлять себе свои цели и задачи. Человек, по выражению Денниса Габора, не в состоянии предсказать свое будущее, зато он может его придумать. И гуманистическая концепция жизни на нынешней, высшей стадии эволюции человека требует от него, чтобы он перестал наконец «заглядывать в будущее» и начал «создавать» его. Он должен смотреть возможно дальше вперед, и в своих действиях уделять одинаковое внимание как нынешним, так и отдаленным во времени их последствиям, включая весь тот период, в течение которого эти последствия могут проявляться. Поэтому он должен хорошенько подумать и решить, каким бы он хотел видеть это будущее, и в соответствии с этим регулировать и регламентировать свою деятельность.

Я полностью отдаю себе отчет в том, как трудно нам, при всем различии наших культур, воспринимать эту концепцию глобальности, – концепцию, связывающую воедино личность, человечество и все взаимодействующие элементы и факторы мировой системы, объединяющую настоящее и будущее, сцепляющую действия и их конечные результаты. Эта в корне новая концепция соответствует нашему новому сложному и переменчивому миру, – миру, в котором в век планетарной империи человека мы оказались полновластными хозяевами. И чтобы быть людьми в истинном значении этого слова, мы должны развить в себе такое понимание глобальности всех событий и явлений, которое бы отражало суть и основу всей Вселенной.

Свобода для всех граждан и всех видов сообществ представляет важнейшую основу гуманистического возрождения. Однако даже эта идея допускает сейчас множество самых различных толкований и интерпретаций. Что касается моих личных взглядов, то для меня – в силу особенностей полученного мною воспитания, культурных традиций и жизненного опыта – свобода личности является самой главной из человеческих ценностей. Но моя страстная любовь к свободе во всех ее проявлениях несколько омрачается осознанием того печального факта, что, до тех пор пока общество не достигнет достаточно высокого уровня зрелости и устойчивости, оно будет неизбежно вынуждено так или иначе ограничивать и ущемлять личные свободы.

Мы много обсуждали вопрос о соотношении свободы и справедливости в период Сопротивления. И я всегда отстаивал мнение, что, покуда в обществе не заложены справедливые основы, в нем не может быть никакой истинной свободы или эта свобода неизбежно оказывается прерогативой меньшинства. В нынешних условиях полная свобода в самом прямом смысле слова будет обязательно порождать господство сильных, а они со своей извечной склонностью к несправедливости рано или поздно задушат свободу. И избежать этого порочного круга можно, только признав приоритет справедливости по отношению к свободе, пусть даже зная заранее, что первая сама по себе вовсе не обязательно гарантирует последнюю.

Думаю, что эту взаимосвязь особенно остро чувствуют те, кто боролся накануне и в период Второй мировой войны с фашизмом и нацизмом, даже если они делали это во имя идеалов свободы. Освободительное движение «Джустиция э либерта», к которому принадлежал и я сам, состояло главным образом из либерально настроенной интеллигенции, рабочих и студентов. Название свое движение унаследовало от тех, кто столетие назад боролся за освобождение Италии от иностранного господства. И даже тогда патриоты, готовые умереть ради свободы, сознавали тот факт, что прежде всего они должны преклонить головы перед справедливостью.

Борьба за справедливость часто сопровождается насилием; и вместе с тем только отрицание насилия может в конечном счете служить надежной гарантией ее защиты. Должен честно признаться, что я вовсе не убежден в справедливости утверждений – будь то научных или каких бы то пи было других, – что агрессивность внутренне присуща человеческой натуре и насилие – неизбежное зло, порождаемое любой социальной системой. Я скорее склонен считать, что многое из того, что ошибочно приписывается нашим генетическим качествам, является на самом деле порождением определенных отклонений культурного характера. Поэтому я глубоко убежден, что лучший антипод насилия – это культурное развитие и что философия отрицания насилия должна стать одним из принципов нового гуманизма.

Именно насилие составляет то главное зло, с которым нам предстоит вести борьбу; причем насилие угнетателей, а не тех, кто восстал против угнетения. Историки сослужили нам здесь весьма плохую службу, соотнося человеческую историю главным образом со сменой династий и войнами, а не с эволюцией человеческой мысли.

Не менее пагубным был и подход тех, кто, исследуя вопросы морали, обращал свое негодование главным образом не против насилия системы, а против тех форм насилия, которые сопровождали протест против нее. Обстоятельства нашей жизни таковы, что именно богатые и сильные первыми использовали насилие и принуждение – и вовсе не обязательно чисто физическое – для установления и поддержания своего превосходства и власти над другими, защиты своих привилегий и комфорта. И именно здесь следует, вообще говоря, искать первичный источник развившихся впоследствии циклических процессов насилия, однако мы готовы признать это только ретроспективно. Мы допускаем правомерность, оправдываем и даже придаем некий священный характер имевшему место в прошлом насилию хижин и деревень против навязываемых им дворцами порядков. Но как же меняются наши подходы, когда мы обращаем свой взор к событиям наших дней.

* * *

Возвращаясь к настоящему, мы вынуждены признать, что являемся свидетелями резкого расширения разнообразных видов насилия, совершенствования его средств и методов, увеличения сферы его применения, причем не только в военной, но и в гражданской области. На всем, что творится в недрах наших сообществ, отражаются нормы межгосударственных отношений. И вслед за роковым термоядерным оружием появляется холодящий душу широкий выбор уже применяемых или готовых к использованию жестоких, откровенно бесчеловечных «миниатюрных» средств уничтожения людей, таких, как разрывные бомбы, кассетные снаряды, мощные мины с небольшим радиусом действия и т. д.