– Причина?

– Что?

– Причина, по которой вы оставили Террафиму?

– Политическая обстановка. Угроза моей жизни.

Ответ Диего подготовил заранее. При необходимости он готов был развить тему, обрисовав мятеж и себя в нем – благонамеренного горожанина, подвергшегося насилию. Они с Карни готовились заранее, разработав историю в подробностях. Увы или к счастью, инспекторша не заинтересовалась деталями.

– Возбуждены ли против вас уголовные дела за совершение преступления на территории Хиззаца?

– Нет.

– Было ли вам ранее отказано в признании беженцем?

– Нет.

– Наличествует ли у вас гражданство третьей планеты, защитой которого вы можете воспользоваться?

– Нет.

– Состоите ли вы в в браке с гражданкой Хиззаца?

– Нет.

– Херня, дружок.

– Что? – оторопел Диего.

Он все время боялся, что его знание унилингвы недостаточно. Брякнешь что-нибудь, и сядешь пожизненно. И никакая борода для красоты не спасет.

– Я про свои вопросы, – сказала инспекторша. Ее ярко-красные губы сложились в приветливую улыбку людоедки. – И про твои ответы, по большому счету. Будь спокоен, чеши яйца. У нас всем дают статус беженца. Всем без исключения. И тебе дадут, не сомневайся.

Диего наклонился вперед:

– А зачем тогда спрашивать?

– Как зачем? – удивилась инспекторша. – Мне за это деньги платят. Кто ж станет платить деньги ни за что?

На Хиззаце, как успел заметить маэстро, женщины делились на страшно красивых и просто страшных. Эта была из вторых, но считала себя первой. Завернутая в прорву шелка – алого, лазурного и желтого – инспекторша колыхалась, словно желейный пудинг. Некоторым нравится, подумал Диего. Мигель, тот вообще не признавал шлюх весом меньше шестимесячного теленка.

– Когда мне прийти за удостоверением?

Инспекторша облизнулась:

– Вечером. После шести.

– Рабочий день, – осторожно напомнил Диего. Ему казалось, что он спит и видит сон: кошмар или праздник, не разберешь. – У вас на входе табличка. Там написано: «Рабочий день с десяти утра до шести вечера».

Он помолчал и добавил, сам не зная зачем:

– Ноль-ноль.

– Это в спорте «ноль-ноль», – инспекторша колыхнула грудью. Шелк плеснул искрами, заволновался. – Когда ничья. А рабочий день, он до восемнадцати. Тут ты прав, дружок. Приходи в семь, я успею принять душ. Заодно и корочку свою заберешь.

– Сеньорита…

– Сеньора. Сеньора Чахая Ирам. Можно просто Чахая.

– Вдова? Мои соболезнования…

– Почему вдова? Ну ты, дружок, и юморист!

– Так ваш муж жив?

– Мой муж нас всех переживет. Это такая сволочь…

– Как же вы…

– При живом-то муже? – перебила его инспекторша. Глаза ее сверкнули насмешкой: пара черных маслин. – Дружок, ты откуда взялся? Из Морального Легиона? Приходи, все будет на высшем уровне. Если хочешь, могу и мужа позвать. Он любит чернявых. Ну что ты моргаешь? Здесь Хиззац, здесь пляшут.

Здесь пляшут, мысленно повторил Диего. Он уже привык к этой идиоме. Сжился с ней, как с любимой мозолью. Таксисты, портье, уличные разносчики, торговцы жареной рыбой, мальчишки с верфей, жулики и миссионеры – все к месту и не к месту, поперек брани, рекламы или проповеди, вставляли: «Здесь Хиззац, здесь пляшут!»

– А если я не приду?

– Тогда завтра, с утра. Заберешь удостоверение, и чеши яйца.

Черт возьми, выругался Диего. Вульгарность инспекторши бесила его. Плюнуть и уйти? И далеко ты, дружок, уйдешь без статуса беженца?

– Вы мне выдадите мой документ?

– С утра? Выдам, конечно.

– А как же…

– Что ж я, зверь? Я не зверь, а ты дурак…

– У меня есть невеста, – сказал Диего и понял, что краснеет.

– Дважды дурак, – инспекторша пожала могучими плечами. – Невеста у него! Ну и приходил бы с невестой… Слушай, может, ты импотент?

II

Колесницы судьбы

(не так давно)

Потертые ножны рапиры хлопали по крупу гнедого в такт размашистой иноходи. Диего поправил перевязь: случалось, лошади от таких похлопываний нервничали, не понимая, чего от них хочет всадник. Нисколько не сбившись с шага, гнедой скосил на седока влажный темный глаз – с благодарностью, как почудилось Пералю.

– Подтяни-и-ись! – донеслось спереди.

Диего пришпорил жеребца, выполняя приказ – раньше, чем до него дошла вся невозможность происходящего. Пылающие змеи вгрызаются в плоть, в мозг, в душу. Горит Карни, горят бесы, высвобождая из-под безобидной личины инопланетян свою истинную сущность. Ослепительные лучи соединяют людей – людей?! – в сатанинскую пентаграмму. Разверзаются небеса, чернее смертного греха; колючие огни прыгают навстречу…

Что было дальше?

Дальше – скачка. Десять всадников под мерцающим небом, сплетенным из радуг. Каменистая степь под копытами. Жухлое разнотравье, редкие кусты можжевельника, семейство пиний. Точь-в-точь окрестности Даламара, где Диего довелось нюхнуть пороху. Так и кажется: вот-вот впереди поднимутся угрюмые крепостные стены, а за ними – ослепительная белизна дворцовых построек, лазурь и золото храмовых куполов…

Вместо крепости на горизонте проступила цепочка пологих холмов. Диего оглянулся. Позади таяли в туманной дымке горные пики, за ними полыхал багровый закат. Неужели так выглядит преисподняя? Или это ее преддверие?!

«Где мы? – кричала душа маэстро. – Что вы с нами сделали, чертово семя?!»

– Мы в космосе!

Теперь они скакали бок о бок: Диего на гнедом жеребце – и Карни на белой кобылице, в дамском седле.

– В космосе? – он взмахнул рукой. – Это космос?!

Жест вобрал в себя все: цепь холмов, степь, отряд всадников. В ответ донья Энкарна рассмеялась, счастливая как ребенок. На ней было дорожное платье, хорошо знакомое Диего, и те украшения, что девушка надела на себя, следуя совету рыжего толстяка. Космос, значит? Господи, помилуй! Бесы свели Карни с ума!

– Да, мой ястреб! Мы летим в колланте!

– Летим?

– О да!

– Прикажешь мне не верить своим глазам?

– То, что ты видишь – галлюцинативный комплекс. Вторичный эффект Вейса. Я читала о нем в энциклопедии.

– Дьявольское наваждение?!

– Дьявол тут ни при чем, сеньор Пераль.

С другой стороны к Диего подъехал гематр на вороном коне. Три лошади шли голова к голове, держа строй, как на параде. Этого не могло быть: мастер-сержант Пераль никогда не ходил в конном строю. А уж Карни – и подавно… Мысли соскальзывали на вещи привычные и понятные, пытаясь оградить рассудок от подступающего безумия. С упрямством смертника, просто-таки мечтающего о петле и эшафоте, Диего заставил себя вернуться к разговору – Господи помилуй! – разговору с бесом о непричастности дьявола к дьявольским козням.