На море Ирина брала Леночку на руки и несла в воду. Леночка вырывалась, кричала.

– Что ты боишься, глупенькая, это же водичка, – уговаривала дочку Ирина.

Она купила надувной круг и нарукавники, заносила дочь поглубже, но Леночка извивалась и показывала рукой на берег. Ирина чуть не плакала – неужели девочка так и не поплавает?

– Это же так полезно...

Даже я не смогла заманить Леночку в море. Наконец Ирина купила надувной бассейн, в котором Леночка плескалась подолгу и с удовольствием.

Нас в тот день на пляже не было – поехали в город.

Вроде бы все было хорошо – Леночка, как обычно, плескалась в бассейне, и Ирина решила осуществить давнюю мечту – заплыть далеко. Она уплыла за буйки, легла на спину и смотрела в небо. Сколько прошло времени – не знала. Когда подплывала к берегу, услышала крик – кричала Леночка. Ирина плыла изо всех сил, а казалось, не двигается. Выползла из воды на ватных ногах. Дочь сидела в бассейне и кричала во весь голос. Рядом стояла перепуганная девочка, которая держала надувного дельфина с себя ростом.

– Все, все, тихо, – начала успокаивать дочь Ирина, у нее стучало сердце. Она все еще не могла поверить, что дочь цела и невредима. Что все в порядке. – Не плачь, Леночка, тихо.

Леночка продолжала кричать.

– Мы завтра поедем в дельфинарий, – выпалила Ирина. – Обещаю.

Леночка перестала кричать. Хотя не знала, ни что такое завтра, ни что такое дельфинарий.

В дельфинарии Леночка захлебывалась от радости. После представления всех приглашали сфотографироваться и поплавать, схватившись за плавник, с дельфинами. Леночка все поняла и начала кричать.

– Пойдем, нам домой пора, – уговаривала ее Ирина, но Леночка кричала так, что обрывалось сердце.

Моя мама в этот момент уговаривала меня поплавать с дельфином. Я стояла на бортике и упиралась – мне было страшно.

– Там можно с инструктором, в маленьком бассейне, рыбой их покормить, погладить, – подсказала Ирине женщина с мальчиком.

Ирину с Леночкой пропустили без очереди. Сеанс – пятнадцать минут. Инструктор взял девочку на руки и спустил в воду. Леночка зажмурилась от счастья. Ирина стояла на бортике бассейна, смотрела на свою больную детским церебральным параличом четырнадцатилетнюю дочь, которая вела себя как пятилетний ребенок, и плакала, как тогда в вагоне. На пятнадцать минут и она, и Леночка забыли о болезни.

В конце всем предлагали загадать желание дельфину. За Леночку желание загадала Ирина, зная, что оно не исполнится.

Я же так и не спустилась к дельфинам.

– Ты всегда будешь бояться, если не сможешь нащупать ногами дно, – сказала мне разочарованно мама, – глубина, неизвестность, фактор неожиданности выбьют тебя из колеи – учти, тебе с этим жить.

Она опять оказалась права.

Маме было проще достать билеты на поезд – приятельница работала в железнодорожной кассе. Обычно боятся летать на самолетах, а я до сих пор боюсь ездить в поезде.

Купе. Я на верхней полке смотрю в окно. Мы едем на юг. С нами женщина и одно место – верхняя полка – свободно. Я рада и прыгаю с полки на полку.

– Манечка, прекрати, пыль летит на стол, – одергивает меня мама, – слезай, поешь.

– Не хочу, – отвечаю я.

Женщина, которая едет с нами – Катя, – очень странно на меня смотрит, и мне не по себе от ее взгляда. Уже вечером мама выбегает на одной из станций и возвращается с вином, пирожками, мороженым... Сваливает все на стол и выходит на перрон покурить. Я притулилась у окна и ем.

– Я не хотела тебя пугать, – говорит Катя, – просто у меня должна была тоже быть девочка. Мне кажется, она была бы очень на тебя похожа. Такая же хорошенькая. Вот я на тебя и уставилась.

– А что с ней случилось?

– Девочка не захотела расти. Я не знаю почему. Росла, росла в животике и перестала. У нее сердечко перестало биться.

– А у взрослых детей так бывает? – испуганно спросила я.

– Нет, – улыбнулась Катя. – Ты вырастешь большая и красивая.

– Точно?

– Конечно.

– А куда ее дели? Из живота? – спросила я.

– Мне сделали операцию и девочку достали.

– И похоронили?

– Можно и так сказать...

Катя плакала.

– А потом у тебя может быть еще девочка? Другая, – не замечая ее слез, допытывалась я.

– Не знаю. Надеюсь.

– А у тебя был большой живот или еще маленький?

– Средний.

– Значит, не считается, – уверенно заявила я. Катя рассмеялась. – Она же не умела улыбаться, сосать соску, плакать... Значит, у тебя точно будет другая девочка.

– Значит, будет...

– А какая она будет?

– Красивая, как ты.

– А как ты ее назовешь?

– Пока не знаю. А ты как хочешь?

– Машей.

– Ну, Маша – это ты. Надо другое имя.

– Катя?

– Нет, Катя – это я. И вообще мне это имя не очень нравится.

– Тогда Олей. Как мою маму.

– Не надо Олей, – сказала моя мама. Оказывается, она стояла в дверях купе и все слышала, – у всех Оль тяжелая женская доля. Не очень-то они счастливы.

– А ты уже решила, где девочка будет жить? Колыбельку купила? – не отставала я.

– Нет...

– Тогда сначала подготовься хорошенько, а потом девочку жди. А куда же она рождаться будет? Вот она и не рождается, потому что у нее даже кровати своей нет.

Я лежала на верхней полке, якобы спала и подслушивала разговор Кати и мамы.

– Я ведь ничего не чувствовала. Никакого предчувствия беды, – рассказывала Катя, – знаешь, я ведь иногда думаю, а вдруг они ошиблись? Я ведь должна была почувствовать, что что-то не так. И это ведь я виновата, что так получилось. Я тогда таблеток наглоталась. Еще стояла и думала, как их пить. Сразу все или по нескольку. А когда воду допила, испугалась. Мне ведь чего было нужно? Чтобы муж меня просто пожалел. А он молчал и на работе задерживался. Я совсем одна была. Если бы он мне сказал, что я не виновата, что все будет нормально... Мне ж больше ничего не надо было. Короче, испугалась я. Побежала в ванную, потом назад в комнату – хотела «скорую» вызвать, потом опять в ванную. Нашла марганцовку, выхлебала целый ковш, два пальца в рот и... промывание желудка. Хорошо, что «скорую» не вызвала, а то бы меня в психушку забрали. Лежала я на полу в ванной, не помню сколько времени. Потом выползла. Тут и муж вернулся. Представляешь, он даже не заметил, что я зеленого цвета и еле двигаюсь. Сел телевизор смотреть. А я утром на развод подала. Он не стал возражать и даже не удивился.