Все подготовлено до мельчайших деталей, так что нападение может быть начато в любой момент. Нападение может произойти уже в мае.

Криппс надеялся, что данной информацией будут пользоваться осторожно и умело, чтобы убедить Россию начать переговоры. Не исключено, что русские осознают, что находятся в трудном положении и попытаются изменить свою позицию. Однако Криппс предложил министерству иностранных дел ознакомить с этой информацией Майского косвенно через третью сторону, например китайского или турецкого посла. «Косвенный и тайный» способ, советовал он, «даст больший эффект, чем прямая связь, так как иначе русские заподозрят неладное». Предложение Криппса было незамедлительно отвергнуто высокопоставленными должностными лицами, которые сочли данную информацию «частью «войны нервов» против России, чтобы заставить ее еще теснее объединиться с Германией». Председатель Объединенного комитета по разведке Кавендиш-Бентинк, которого пригласили для изучения информации, также не горел желанием изменить свое мнение о том, что германское верховное командование «не обращает особого внимания на увеличение русскими численности своих войск и не намеревается захватить всю Россию до Урала и удерживать ее. Это был бы слишком большой кусок. Военное ведомство не имеет подтверждения о каком-либо увеличении численности немецких войск, находящихся вдоль границы с Россией; нет также ни малейшего движения германской авиации в этом направлении. Поэтому создается впечатление, что, угрожая России, немцы стремятся запугать Советское правительство, а нас ввести в заблуждение».

Кавендиш-Вентинк подтвердил мнение Форин офис о том, что данная информация распространяется с целью «заставить Советское правительство с помощью угроз заключить с Германией союз». Хотя информация поступала из различных источников, военная разведка, верная своей концепции, отвергала ее как умышленно распространяемую немцами дезинформацию. В различных подразделениях военной разведки, тем не менее, существовали более взвешенные оценки намерений немцев, однако в тех условиях они были отвергнуты как «неубедительные».

По словам Черчилля, он с «облегчением и волнением» натолкнулся на донесение одного из «самых заслуживающих доверия английских источников», которое «подобно вспышке осветило весь восточный небосклон». Речь идет об информации, полученной англичанами с помощью «Энигмы», созданного ими аппарата для перехвата и дешифровки немецкого военного кода. По данным перехвата, трем бронетанковым дивизиям и другим крупным соединениям был дан приказ двинуться с Балкан в зону Кракова через день после того, как Югославия присоединилась к державам «оси», но затем, когда немцы узнали о происшедшем вслед за этим в Белграде перевороте, они были отозваны назад. Неожиданная переброска крупных бронетанковых формирований на Балканы, а затем в спешном порядке обратно в Польшу, могло, по мнению Черчилля, означать лишь «намерение Гитлера вторгнуться в Россию в мае месяце… Революция в Белграде, вынудившая их вернуться в Румынию, означала, видимо, перенос акции против России с мая на июнь». Можно ли отнести проницательность Черчилля к разряду гениальных? Было ли это конкретное донесение и в самом деле единственной причиной перемены отношения к намерениям немцев и принятия решения послать личное предупреждение Сталину? Может быть, Черчилль в отличие от других лиц, связанных с деятельностью разведки и министерства иностранных дел, осознал опасность, которая поджидала Россию за углом? Каким образом Черчиллю удалось предсказать нападение немцев именно в июне? Ответ на эти вопросы объясняет разительный эффект, который произвело предупреждение Черчилля на собственную оценку Сталиным грозящей России опасности.

Подобно Сталину, Черчилль установил особую процедуру анализа необработанных разведывательных данных. Информация по поступлении просеивалась майором Десмондом Мортоном и ежедневно представлялась Черчиллю в специальной красной коробке. Разведданные состояли из перехваченных телеграмм из посольств враждебных и дружественных государств, но прежде всего – из перехвата немецких военных закодированных донесений, добытых с помощью «Энигмы». Если код военно-морского ведомства был прочитан, и информация регулярно и гладко стекала в Блетчли-Парк, где проводились крупные работы по дешифровке донесений, то в отношении дешифровки кода вермахта по-прежнему существовали определенные трудности. Вплоть до начала операции «Барбаросса» лишь отрывочные донесения о наращивании германских вооруженных сил попадали на стол Черчилля.

В свете драматических событий в Югославии Черчилль был занят координацией отчаянных усилий Идена и генерала Дилла по созданию эффективной преграды германскому проникновению на Ближний Восток и в Юго-Восточную Европу. Поэтому, подобно Сталину, Черчилль рассматривал намерения Германии в отношении России через призму драматических событий, происходящих в этом регионе. Поздним вечером 28 марта Черчилль направил Идену, находившемуся тогда в Афинах, подробные инструкции относительно общей стратегии Англии. Лишь в самом конце инструкции содержится беглая и весьма гипотетическая ссылка на возможность советско-германской конфронтации. «Нереально, – размышлял он, – чтобы в случае возникновения фронта на Балканском полуострове Германия сочла нужным не распространять его на Россию». Хотя он далее не развивал эту мысль, она показывает, что опасения Сталина о том, что в отчаянии Черчилль может попытаться вовлечь в войну Россию, не являются безосновательными.

На следующее утро начальник MI 6 генерал-майор Стюарт Мензис представил Черчиллю перехват, полученный с помощью «Энигмы», в котором приводился помимо всего прочего приказ о переводе из Румынии в зону Кракова штаба бронетанковых войск, трех из пяти расположенных на юго-востоке бронетанковых и двух моторизованных дивизий, включая дивизию СС. Переброска должна начаться 3 апреля и закончиться 29 апреля. Как мы можем заключить из разведывательных донесений Черчиллю, которые рассекречены только сейчас, именно «С» в своем обычном, лаконичном стиле обратил внимание Черчилля на то, что приказы были изданы еще до переворота в Югославии и что «поэтому интересно знать, будут ли они выполнены». Вряд ли Черчилль был удивлен информацией. Он, разумеется, не направил «тотчас эту важную новость» Сталину, вопреки тому, что он утверждал впоследствии. Вместо этого он поспешил передать суть информации Идену. Он, очевидно, считал, что, имея на руках эту козырную карту, тот сможет убедить не проявлявших энтузиазма греков, турок и югославов выступить единым фронтом против Гитлера.

Требовалось время, но еще важнее – внешний импульс, чтобы убедиться в огромной важности этих разведданных. Отметим, что Черчилль замещал Идена в Форин офис во время длительного пребывания последнего на Ближнем Востоке, и поэтому ему доставляли всю важную информацию. Когда Черчилль составил Идену телеграмму с изложением стратегической линии Англии, Кадоган обратил его внимание на информацию, подтверждающую донесение «Энигмы». Ему также показали подробную телеграмму Криппса по этому вопросу. Предполагаемая дата вторжения и решение предупредить русских об опасности близки тому, о чем сообщал Криппс в своей телеграмме. Определенный поворот в политике произошел не ранее 30 марта, когда во второй телеграмме Идену более определенно говорится о возможности немецкого вторжения в Россию. Однако это произошло лишь после того, как военно-воздушная разведка и правительственная школа кодирования и шифрования проанализировали Донесение «Энигмы» и пришли к единому выводу. Но даже после всего этого Черчилль воздержался от положительной рекомендации кабинету во время неоднократного откладывавшегося обсуждения англо-советских отношений 31 марта, о чем сказано выше.