Но тут гром грянул второй раз…

Только уже персонально для Бонапарта.

Люди Паоли перехватили пришедшее на Корсику письмо от Люсьена Бонапарта, в котором брат Наполеона хвастался, что это он подвиг Конвент на отдачу приказа об аресте. Произнеся в Тулоне в «Обществе республиканцев» блестящую речь об измене Паоли Отечеству и о том, что Паоли английский агент… Речь произвела фурор, тулонские депутаты переправили ее в Париж и там зачитали перед Конвентом. А Конвент под впечатлением этого гениального креатива немедленно приказал арестовать предателя. Что называется: «Аффтар — пеши есчо!..» Если б в романе прочитал — не поверил бы…

И вот тут — гадство! — информация агентов Падре опять заканчивается. И опять на самом интересном месте!

Запись четвертая.

Осень 1793 года.

Нет, я был не прав! Прогресс все-таки есть!

«Длинный фрегат полковника Аларкона» раздвинул сроки навигации и, так сказать, ширину трафика: чисто случайно, но почта этого лета как раз успела с ним прийти из Европы.

И нам не пришлось «ждать проды» целый год!

В общем, получается, что Наполеон поначалу не связывал своих революционных планов ни с чем, кроме Корсики. И если бы не братец Люсьен… Натуральное влияние личности и случайности на Историю… Вот любопытно: не вылези Люсьен с этой своей речью, или не довези тулонские депутаты ее до Парижа (а и то и другое вполне вероятно) — то что бы мы имели в результате? Наполеона Бонапарта — героя обороны Корсики от англичан? Или бы нашего фигуранта тупо прирезали в межклановой вендетте в разборках за власть? Впрочем, не станем отвлекаться. В нашей — восемнадцатого века — реальности все пошло иначе… (у Тарле, кстати, опять же ничего о тех событиях нет).

Письмо Люсьена было по распоряжению Паоли распечатано и распространено по всему острову. А Наполеона — приказано арестовать, поскольку Люсьен был на материке, а Жозеф находился в Бастии, где засели французы (наш фигурант оставался единственным боеспособным Бонапартом в пределах досягаемости паолистов). Но даже и тогда еще Наполеон не имел намерения бежать с острова. В сопровождении верного человека — некоего Санто-Бонелли, прозванного Санто-Риччи, — он отправился в Корте, где была ставка Паоли, с целью лично встретиться с Babbo. Ни много ни мало. Хотя уже в самом Корте родственники, у которых он остановился, решительно отговаривали его от такого поступка. Но Наполеон, видимо, на что-то еще надеялся и оставался в городе. В результате чего на следующий день был арестован (по приказу, естественно, Паоли, которого, судя по всему, эти Бонапарты достали окончательно). И только стараниями Санто-Риччи (вот даже не знаю: брать этого Санто-Риччи в разработку или нет?) удалось посредством хитрости: тюремщиков уговорили отпустить Наполеона пообедать в дом некоего Морелли, а оттуда через «задний кирильтсо» можно было выскользнуть на соседнюю улицу и удрать. Причем Морелли эти нисколько не были сторонниками Наполеона и гнались за беглецами с криками: «A morte il traditore della patria!» («смерть предателям родины!»). И даже догнали… Но тут, к счастью, подоспели те самые родственники, у которых Наполеон квартировал, — и в начавшейся свалке Бонапарту удалось скрыться. Вот такая вот корсиканская романтика…

Наполеон вернулся в Аяччо, где решил сесть на корабль, чтобы добраться до занятой французами Бастии морем. Здесь его опять чуть не арестовали — только нерешительность жандармов и наглость хозяина дома, где скрывался Бонапарт, поклявшегося, что Наполеона тут нет, спасли нашего героя. И 10 мая он прибыл наконец в Бастию.

Самое смешное, что Паоли тем временем практически удалось-таки оправдаться перед Конвентом. И приказ об его аресте был приостановлен — до окончательного разбирательства. С целью какового на Корсику были посланы два специальных комиссара… Но тут опять «грянул гром» (вот они — исторические случайности!)! В Марселе начался мятеж. И приехавшие как раз в этот момент комиссары были арестованы. Впрочем, они все равно не успевали бы вовремя. 26 мая в Корте состоялось собрание депутатов корсиканского народа, самое многочисленное и значительное из всех собраний на острове, на котором народ снова провозгласил Паоли отцом Отечества. Собрание заявило далее, что верная присяге Корсика и впредь предана Франции, но что народ отказывается повиноваться Саличетти, преследующему свои собственные интересы, а также и двум другим комиссарам. Ну, знакомо в общем: за Советы, но без комиссаров! Кстати, — сходства здесь больше, чем шутки. Как раз в это время до Корсики дошли декреты Конвента о продаже конфискованных земель и о санкциях против «неприсягнувших» священников. А заодно декрет о введении бумажных ассигнаций. Ни первое, ни второе, ни, тем более, третье корсиканцам категорически не понравилось: продавать земли каким-то приезжим (у самих-то корсиканцев с деньгами было негусто) они категорически не хотели, священники пользовались там исстари большим уважением, а бумажные ассигнации абсолютно никого не вдохновляли. В сумме все это и оказалось той соломинкой, что переломила хребет верблюду: за исполнением декретов следили-то — комиссары!.. Тогда же было принято и решение по поводу Бонапарта. Семьи Бонапартов и Арена (одного из комиссаров — сподвижников Саличетти и обвинителей Паоли) предавались вечному проклятию и бесчестью «как рожденные в грязи деспотизма и воспитанные на средства привыкшего к роскоши паши (графа де Марбефа)». Последствия не заставили себя ждать. Дома «врагов народа» (и некоторых их сторонников) были разграблены, а частью и разрушены. Что касается «членов семей врагов народа», то тут кому как повезло. Летицию предупредили друзья, и она с детьми успела уйти в горы, прошла полсотни километров (по прямой), практически половину острова, и 3 июня прибыла в Кальво — городок на побережье, примерно на полпути между Аяччо и Бастией. Один из трех, как мы помним (Кальво, Бастия и Сан-Фиоренцо), где еще оставался французский гарнизон. Железная тетка…

А что же делал в это время Наполеон? Покупал билеты на материк?

Ничего подобного.

Он разрабатывал план захвата Аяччо (просто мания какая-то…)! И не просто разрабатывал, но с одобрения комиссаров (во главе с Саличетти. Этого типа явно надо брать в разработку: если не убьют, может оказаться полезным агентом влияния) осуществлял его на практике.

Трудно сказать, насколько этот план был реален. Скорей — нахален. У французов имелось в наличии совсем немного войск, меньше, чем во время экспедиции на Маддалену (вся эскадра — как и в тот раз — состояла из корвета и мелких транспортных парусников). Весь расчет основывался на том, что жители города настроены профранцузски и что высадка десанта окажется внезапной. Второе предположение оправдалось: высадке никто не препятствовал. Но при попытке приблизиться к цитадели оттуда последовал полновесный залп из всех наличных стволов. Обращение к населению тоже вызвало эффект, обратный ожидавшемуся: горожане принялись записываться в ополчение и усиливать оборону города. Видя такое развитие событий, комиссары (Саличетти и еще один входили в состав экспедиции) поняли, что им тут ничего не светит, и приказали поворачивать оглобли. Единственным светлым моментом для Бонапарта стало известие, что хотя дом его разрушен, но семья успела скрыться. Флотилия вышла в море и третьего июня прибыла в Кальво, где Наполеон и встретился со своими. (Есть, правда, информация, что встретился он с ними под Аяччо — куда семью привели после прибытия десанта — и сам доставил в Кальво, но тут ничего точно сказать нельзя: и так и так говорят. А совпадение дат — 3 июня — ну мало ли какие совпадения бывают…)