— Улыбнись, — прошу я и, просунув палец между губами мисс Кэти, стираю пятнышко от помады на верхнем резце. Потом опускаю вуаль и спрашиваю: может быть, она передумала?

Сквозь дымку вуали на меня смотрят сияющие фиалковые глаза. Побледнев, как цветы, прибитые первым инеем, невеста отвечает:

— Се ля ви. В переводе с русского, — уточняет мисс Кэти, — значит: «Я это сделаю».

Неожиданно для самой себя я вдруг поднимаю вуаль, наклоняюсь и нежно касаюсь губами напудренной щеки. Во рту появляется привкус парфюма «Мицуоко» и талька. Нагибаюсь, отворачиваюсь, чихаю. А моя дорогая мисс Кэти произносит:

— Ich liebe dich[28]. — И прибавляет: — Это значит «Будь здоров» по-французски.

Рядом с нами — Лилиан Хеллман в сизой визитке, щёлк-щёлк-щёлкает пальцами, мотнув головой в направлении длинных скамеек, заполненных гостями. Подхватывает невесту под локоток и уводит от меня к алтарю. Руки моей мисс Кэти, затянутые в длинные перчатки, сжимают букет из белых роз, фрезий и подснежников. Венский хор мальчиков исполняет «Однажды чудным вечером». Мариан Андерсон поёт «Я — просто девчонка и „нет“ не скажу…». Оркестр под управлением Сэмми Кайе выводит «Зелёные рукава». Складки сияющего атласа и белого кружева медленно, шагом, уплывают прочь. Рука об руку с Лилиан Хеллман мисс Кэти приближается к алтарю, где её дожидается Фанни Брайс, замужняя подружка невесты. Руководит церемонией Луис Барт Майер. Над ними высится арка, в которую вплетено огромное количество желтых лилий и розовых роз «Нэнси Рейган». Между цветами виднеются камеры и микрофоны.

Мисс Кэти преодолевает, по выражению Уолтера Уинчелла, «невестину милю» в «ну очень почти что белом», как охарактеризовала бы этот оттенок Шейла Грэхем, воплощая собой то, что Хэдда Хоппер называет «красиво завуалированной угрозой».

«Что-нибудь старое, что-нибудь новое, что-нибудь взятое в долг, — написала бы Луэлла Парсонс в своей колонке, — и что-нибудь жутко подозрительное».

Пожалуй, мисс Кэти и впрямь чересчур охотно дала «посадить себя под супружий арест», как говорит Эльза Максвелл.

У алтаря прохлаждается шафер Лон Маккалистер, а возле него поблёскивают карие очи. Уэбстер Карлтон Уэстворд Третий — загнанный, измождённый, покрытый шрамами женишок текущего года. Среди гостей на скамейках со стороны невесты можно заметить Кэй Фрэнсис и Дональда О’Коннора, Дину Дурбин и Милдред Коулз, Джорджа Бэнкрофта и Бониту Грэнвилл, а еще Альфреда Хичкока, Франшо Тоуна и Грету Гарбо — словом, всех, кто не смог или не пожелал явиться на похороны малыша Казановы.

Как выражаются в «Метро-Голдвин-Майер», «Тут звёзд больше, чем на небе…»

По пути к алтарю мисс Кэти бросает взгляды и воздушные поцелуи Кэрри Гранту и Теде Баре. Ладонью в белой перчатке машет Артуру Миллеру, Деборе Керр и Денни Кей. Улыбается сквозь вуаль Джонни Уокеру, Лоуренсу Оливье, Рэндольфу Скотту и Фредди Бартоломью, Бадди Пепперу, Билли Халопу, Джеки Куперу и малютке Сандре Ди. При виде знакомых усов опускает ресницы со вздохом:

— Граучо!

Именно сквозь вуаль моя дорогая мисс Кэти больше всего похожа на себя настоящую. Такую девушку вы замечаете из окна поезда или по ту сторону оживлённой дороги, кишащей полуразмытыми от скорости экипажами, и едва увидев её лицо — гармоничное, безмятежное, — воображаете вашу свадьбу, а потом — «жили долго и счастливо до конца своих дней». Она вся — воплощенное обещание. Ответ на любую печаль, на любое несовершенство. Просто поймать на себе взгляд фиалковых глаз — уже счастье.

В подземной части этого самого собора, в усыпальнице, где хранятся останки «отбывшего» мужа Оливера «Ред» Дрейка, эсквайра, рядом с пеплом Лотарио, Ромео и Казановы, среди «павших солдат», они же — пустые бутыли из-под шампанского, там внизу ожидает зеркало, которому хорошо известны её сокровенные тайны. С каждым годом, по мере того как мир убивает мисс Кэти, на обезображенном стекле всё отчётливее проступает маска смерти. Сеть из шрамов, процарапанных бриллиантом «Гарри Уинстон», тем самым, который самец по кличке Уэбстер теперь надевает невесте на палец.

Но здесь и сейчас, окутанная вуалью из кружев, моя мисс Кэти — это вечное обещание нового будущего. Между цветами сверкают всполохи фотовспышек. Розы и лилии вянут, коробятся от иссушающей жары. В воздухе висит запах сладкого дыма.

Надо сказать, Уэбб ухитряется показать себя в этой сцене превосходным актёром. Обняв мисс Кэти, он наклоняет её, беспомощную, назад, а потом наклоняет ещё сильнее, чтобы поцеловать. В карих очах мерцают искры. На губах играет ослепительная мечтательная улыбка.

Невеста бросает букет в толпу подружек, среди которых — и Люсиль Болл, и Джанет Гейнор, и Кора Уизерспун, и Марджори Мэйн, и Мари Дресслер. Джун Эллисон, Джоан Фонтейн и Маргарет О’Брайен устраивают настоящую свалку. Наконец из кучи-малы выныривает, сжимая цветы в руках, потрёпанная Энн Рутерфорд, и все мы бросаемся рисом.

Сей Зу Питтс разрезает свадебный торт. Мэй Мюррей ведёт книгу отзывов.

Дождавшись минуты, когда мисс Кэти выходит переодеться, я подхожу к жениху. И в качестве свадебного подарка вручаю ему отпечатанные листы бумаги.

Пробежав помутневшими карими глазами заголовок — «Слуга любви», — юноша осведомляется:

— Что это?

Я говорю, что попросту возвращаю законному владельцу вещь, украденную из его чемодана. А попутно поправляю красивую бутоньерку и приглаживаю лацканы пиджака.

Этот самец Уэбб читает с верхней страницы:

— «Никто никогда не узнает, зачем Кэтрин Кентон решила покончить с собой в такой, казалось бы, радостный день…»

Поднимает на меня свои ясные карие очи, вновь опускает их и продолжает читать.

В качестве звуковой перемычки звучит голос Уэбстера Карлтона Уэстворда Третьего, продолжающего читать:

— «…Кэтрин Кентон решила покончить с собой в такой, казалось бы, радостный день».

Моя мисс Кэти — вернее, прекрасный и совершенный, будто бы снятый сквозь марлю двойник — сидит за кулисами, у себя в гримёрке за туалетным столиком. Наклоняется к зеркалу, поправляет последние пятна крови, шрамы и багровые струпья: вскоре ей предстоит знаменитая битва за Гуадалканал. Из-за запертой двери доносится предупреждение:

— Две минуты, мисс Кентон.

Закадровый голос читает:

— «Давно уже бродят слухи, будто бы Оливер Дрейк, эсквайр, наложил на себя руки: после его внезапной кончины были обнаружены следы цианида. Хотя предсмертной записки так и не нашли, а следствие не сумело прийти к внятным выводам, Дрейк был нередко подвержен жестоким приступам уныния, если верить словам Хэйзи Куган, домработницы Кэтрин…»

На туалетном столике мисс Кэти, между кистями и банками с гримом, лежит бумажный пакетик; его края закатаны, так что можно разглядеть содержимое: пёструю россыпь «иорданского миндаля». Прославленная стройная рука подносит ко рту конфеты — одну за другой, то красную, то белую, то зелёную, орех за орехом. Между тем фиолетовые глаза ни на секунду не отрываются от отражения в зеркале. Рядом с пакетом стоит пузырёк с броской этикеткой: «ЦИАНИД». Горлышко обнажено, пробки нет.