— Я, видишь ли, являюсь кандидатом экономических наук, — подмигнул ему Коля, — много лет работал в ОБХСС, так тогда это называлось. У нас была по-своему гениальная экономическая система, Берендеев. Она функционировала с предсказуемостью математического действия или химической формулы. Устои, которые были лучше власти и над которыми власть была невластна, заключались в том, что никто в стране, включая и представителей высшей номенклатуры, не мог иметь денег больше, чем мог физически потратить на себя, семью, родственников, друзей и знакомых. Все деньги «сверх» автоматически превращались в некий мистический ноль: гнили в стеклянных банках, задыхались в чемоданах на антресолях, плесневели в сейфах, переводились в скверного качества, зеленеющее со временем — сам видел — крокодилово золотишко. Человек был истинной мерой вещей и, соответственно, был лишен возможности апокалипсически — как сейчас — грабить окружающих. Рубль был неконвертируем, а бюджет — свят. Стало быть, в обществе отсутствовали механизмы функционирования сверхфизических, то есть выше потребности отдельной личности, капиталов. Кто пытался нарушить эти правила — автоматически срезался ОБХСС, потому что в обществе отсутствовали механизмы реализации, превращения, умножения капиталов.

— Почему же тогда все время появлялись какие-то теневики, левые цеха, армяне, помнится, шили фальшивые джинсы? — возразил Берендеев. — Выходит, закон физической экономики входил в противоречие с объективной действительностью?

— В том-то и дело, что не входил. — Коля как будто ожидал этого вопроса. — Он входил в противоречие всего лишь с организацией экономической жизни в стране, которая, конечно же, нуждалась в совершенствовании. Все эти теневики, как ты их называешь, были людьми, не могущими в силу различных причин — сидел, из партии исключили, в четвертый раз женился и так далее — эффективно реализовать себя на службе у государства, которую они, кстати, понимали совершенно правильно. Государство должно было богатеть вместе с народом. Они все — я подчеркиваю, все, я просмотрел сотни дел — вкладывали свои сверхфизические средства не в доллары, не в ростовщические операции, а в пусть теневое, но производство! Я, если хочешь знать, не посадил ни одного! Мои руки чисты! — предъявил оперуполномоченный территориального отделения милиции, в прошлом, как выяснилось, сотрудник ОБХСС Николай Арзуманов писателю-фантасту Руслану Берендееву большие и твердые ладони каратиста. — Я даже написал докладную министру, посоветовал освобождать этих людей от уголовной ответственности, принимать на госслужбу…

— То-то министр — кто тогда был, Щелоков? — обрадовался, — усмехнулся Берендеев.

— Меня вызвали к его помощнику, — продолжил Коля. — Он мне задал всего один вопрос: «Почему вы советуете не только освобождать этих людей из мест заключения, но и принимать на государственную службу?» Я ответил: «Чтобы они окончательно не озлобились и — когда придет их время — не уничтожили страну». Мне вкатили строгача по партийной линии и выперли из ОБХСС! — от всей души рассмеялся Коля, словно давний этот факт биографии не уставал изумлять его, как Иммануила Канта — звездное небо над его головой и моральный закон внутри него.

— Я все понял, — вздохнул, жалея вызванных Колей на опознание понятых и свидетелей, Берендеев, — тебе не нравятся эти ребята, собирающие у народа деньги под честное — нечестное — слово. Но ты бы мог сказать об этом короче и проще.

— Нет, — покачал головой Коля, — ты не понял… Я сейчас скажу тебе странную вещь. Но это уже просчитано и подтверждено новейшими компьютерными исследованиями. Я, если хочешь знать, открою тебе последнюю советскую тайну…

— Почему развалился СССР? Где золото партии? — усмехнулся Берендеев.

— Физическая экономика, — ничуть, впрочем, не обиделся оперуполномоченный, видимо, и сам обладавший отменным чувством юмора, — не защищала конкретно твою или мою жизнь — любого гражданина СССР, естественно, могли убить по пьянке или за трояк, — но объективно защищала жизнь человека вообще. При физической экономике, то есть в отсутствие механизма реализации сверхфизических и надличностных капиталов, практически были невозможны: реальный массовый голод, нищета, повальное бездомье, гражданские войны, терроризм, безработица, а также такое чудовищное, как сейчас, падение нравов. Потому что в основе всего, что я назвал, лежат, хотя не лежат, конечно, а извергаются, как вулкан, те самые пробужденные к жизни сверхфизические, надличностные капиталы. Они несут смерть, Берендеев! За работу ты получал, в сущности, не деньги, — продолжил Коля, — но обязательство государства обеспечить тебя, как теперь выясняется, по не столь уж и ничтожному минимуму. Твоя жизнь не потому что-то стоила, что государство тебя ценило, — а в силу закона физической экономики, ибо ты и твои потребности являлись основной единицей ее исчисления. Сейчас ты, — Коля внимательно, как будто впервые увидел, посмотрел на Берендеева, — не стоишь ничего! В ядерной — назовем ее так, потому что ее суть в повсеместном и постоянном расщеплении сущего, — в ядерной экономике ты будешь обречен без конца менять одни бумажки на другие: акции на рубли, рубли на доллары, доллары на новые акции — но при этом ты никогда не будешь уверен, что у тебя достаточно денег, чтобы жить спокойно и безбедно. Фундамент ядерной экономики — одновременная невозможность сбережения средств и… моментальная возможность их безумного приумножения. Это как казино, в котором идет вечная игра. Пока у тебя есть деньги, ты вынужден играть. Если ты не желаешь играть — не важно, есть у тебя деньги или нет, — в конечном итоге ты их все равно лишаешься. Физическая экономика стояла на том, что просто так убивать человека нецелесообразно, потому что, в сущности, его потребности минимальны. Ядерная экономика стоит на том, что людей необходимо убивать, потому что они ничто в сравнении с деньгами! Я читал твои фантастические рассказы, Берендеев. Как же ты этого не понял? Ребята, вы проморгали революцию покруче французской и октябрьской! Так хоть не проморгайте реставрацию! Очень скоро, — внимательно посмотрел на Берендеева Коля, — еще при нашей жизни, ядерная экономика уничтожит мир. Потом, естественно, мир вернется к физической экономике. Но это уже будет другой мир, — заключил буднично и с некоторой даже скукой.

— Допустим, — не стал спорить Берендеев, — но при чем здесь какой-то ничтожнейший «Сет-банк»?

— Не знаю, — пожал плечами Коля, — может быть, я ошибаюсь, но я всегда вижу самую большую опасность в том, чего не могу понять.

«А я не могу понять… Дарью», — почему-то подумал Берендеев.

— Сдается мне, — продолжил Коля, — что все, кто собирал деньги раньше, — это тьфу, легкая кавалерия против танковой дивизии. Есть такое понятие — «интуиция». Она пока меня ни разу не подводила. Самое удивительное, — посмотрел в глаза Берендееву кристально чистыми, честными глазами законченного сумасшедшего, — я не могу понять, что им надо. Я всегда думал, что им нужны только деньги. Этим же, похоже, нужно что-то другое. Эта их информация в газете… Это же вызов!

— Кому? Милиции? — удивился Берендеев.

— Почему милиции, всем нам, — озабоченно посмотрел на часы Коля, — народу. если угодно — человечеству. Всему тому, что пока еще называется здравым смыслом. Но главное, конечно… Богу!