— Неплохо, зема, — раздался сверху голос Стаса. В комнатке вспыхнул мертвенный свет люминесцентной лампы.

Он сбежал по ступенькам, хлопнул по плечу Максимова:

— Не обижайся, проверка на резкость.

— Бог простит, — буркнул Максимов, отряхивая куртку.

Стас подошел к боковой стене, нажал невидимую кнопку — и стена за спиной Максимова беззвучно отошла в сторону.

— Фокус-покус! — расплылся в довольной улыбке Стас и включил свет.

За потайной стеной находилась ниша, чуть больше метра. В бетонной стене чернел круг — метра три в диаметре.

— Труба? — догадался Максимов.

— Ага. Дешево и сердито. — Стас щелкнул выключателем, в дальнем конце трубы вспыхнула яркая лампа, подсветив снизу две рослые мишени. — Дальность тридцать метров, поэтому из автомата лупить не будем. Проверим тебя на пистолетах. — Стас, по-хозяйски звеня ключами, подошел к железному шкафу. — Тебе какой?

Максимов смотрел на его бритый затылок, переходящий в перекачанную шею, и соображал, сейчас ему врезать или еще потерпеть. Стасик с каждой минутой доставал его все больше и больше.

— Во! — Стас распахнул створки. — Выбирай.

— М-да! — Максимов осмотрел коллекцию оружия. По самым скромным прикидкам хватило бы на отделение спецназа. — Голубая мечта сосунков призывного возраста. Пойдешь Кремль брать, меня позови. Помогу донести.

С юмором у Стаса были проблемы. Он пошевелил бровями, обдумывая ответ.

— А что нам? Один ствол или сотня — статья все равно одна. Что берешь?

— У меня свой. — Максимов вытащил из-под куртки «Зауэр».

— Лады. — Он постарался не подать виду, что лопухнулся. Если уж назвался комендантом, так шмонай всех приходящих на объект. — Твоя — левая. По счету три начинаем. — Он встал справа от Максимова.

«Сейчас возьмет ствол „в замок“ и присядет, как над очком. Стрельба по-фэбээровски», — подумал Максимов. Так и произошло. Он дождался первого выстрела Стаса; когда закладывает уши, стрелять легче — грохот соседнего пистолета не сбивает руку. Бил, как привык — парными выстрелами.

— Полюбуемся. — Стас сунул пистолет за пояс, взял со стола бинокль и поднес к глазам. — На троечку, земеля. Три в десятке, остальные забрал выше. Понтярщик, нефига было парой лепить.

«Пора! Лучше сейчас слегка щелкнуть по носу, чем потом рожу бить», — сказал себе Максимов.

Стас вздрогнул, почувствовав прикосновение еще горячего ствола к виску.

— Рук не опускать! Не шевелись, мозги вылетят, — не повышая голоса сказал Максимов.

— Иди ты! — Он покосился на ствол. — Убери дуру.

— Мне кажется, ты так внимательнее будешь слушать.

— Ноги вырву, сука! — прошипел Стас, не меняя позы.

— Попробуй.

— На понты ловишь! У тебя патронов нет. Я считал…

— А про патрон в стволе не подумал? Как и о том, что я могу со своим стволом приехать? Комендант хренов… — Максимов внимательно следил за выражением его глаз. Сначала Стас прикидывал расстояние между ними, потом в них мелькнуло сомнение, короче, момент для броска он безнадежно упустил. Теперь осталось только дожать. — Я тебе не зема, сынок. Ты еще сперматозоидом не был, а я уже стрелял из всего на свете. — Такую речь «а-ля дембель Вася» Стас понимал даже спинным мозгом. («Крепко же ему от дедов доставалось, ох, крепко»). Теперь в глазах Стаса был только страх. — Вот и ладненько. — Максимов убрал ствол и отступил на шаг. — Руки опусти и не пялься, как Ленин на буржуазию.

— Псих, — выдохнул Стас.

— Само собой. — Максимов улыбнулся. «Меняю тон. Враги мне здесь не нужны». — Первое, Стасик: ты не старший, я — не младший. Хозяин решил кормить нас из одной плошки — его проблемы. Охотиться мы будем на разных участках. Зайдешь на мою территорию, перегрызу глотку. Надеюсь, я понятно выражаюсь?

— Ну, понятно. — Стас начал понемногу приходить в себя.

— Теперь второе. Я здесь живу, а ты обеспечиваешь мой тихий здоровый сон. Можешь считать себя комендантом, можешь — министром обороны, мне крупно пофигу. Если что-нибудь произойдет на объекте… Если ты еще хоть раз лопухнешься, как сегодня со мной… До приезда хозяина я лично отобью тебе печень. Уяснил?

— Ну.

— Гвозди гну! И последнее. Куда пошли мои пули? Не очки считай, а думай!

— Это… — Стас покосился на мишени. — В грудь. Две — в горло, две — голову.

— Молодец, сообразил. Теперь любой порядочный человек в бронежилете ходит. А ты стреляешь, будто вчера на свет родился.

Пистолет вылетел из правой руки Максимова, и, как только лег в ладонь левой, грохнул выстрел.

— Эта во лбу у бедолаги, — сказал Максимов, развернувшись лицом к мишеням. — Да. Можешь проверить.

Над дверью трижды тренькнул звонок.

— Что это?

— Гаврила вызывает, — сказал Стас, опуская бинокль.

— Вот, даже познакомиться толком не дали. — Максимов протянул ему руку. — Зови меня Максом, не обижусь.

Кротов подошел к открытому окну, вдохнул полной грудью свежий лесной воздух.

Журавлев в который раз за день поразился перемене, произошедшей с Кротовым. Если бы ему сказали, что этот одетый в темно-синий костюм человек еще три дня назад ходил в линялом ватнике, он бы не поверил. Но Кротова на острове он видел своими глазами. Тем невероятнее казалась перемена. Кротов вел себя так, словно не было многолетнего забвения, четырех лет камеры, полного краха, в конце концов.

Три дня его держали на конспиративной квартире, где он запоем читал книги, изредка включал телевизор. Под охраной его провезли по городу, и Крот, прищурясь, смотрел на ларьки, яркие витрины магазинов и рекламные щиты вдоль дороги. Как было согласовано с Подседерцевым, Кроту разрешили посетить магазин мужской одежды. Там Крот выпил всю кровь у персонала, но в конце концов ушел довольный покупками.

Как доложил сопровождавший, Крот, выйдя из машины, постоял у подъезда, в последний раз оглянулся на шумную улицу и сказал: «Стоило городить огород? Я бы это сделал десять лет назад. И не пришлось бы разваливать Союз».

— Неплохо придумано. Сидеть в городе на конспиративных квартирах — это не для меня. Да и боюсь я Москвы. Очень нервный, знаете ли, город. Чиновничий город. А это накладывает свой отпечаток. Большая часть населения не пашет и не жнет, а руководит и перераспределяет. Живет интригами и карьерой, стало быть — на нервах. Нервный город, даже воздух в нем какой-то… — Кротов пощелкал пальцами. — Даже слова не подберу. Наэлектризованный, что ли.

— Сочи нравился больше? — спросил Журавлев, открывая портсигар.

— Не угадали, — ответил Кротов не оборачиваясь. — Сочи — это московский дендрарий, а не город. Те же лица, те же нравы. Помноженные на курортную дурь и вседозволенность. А вот Питер люблю. Странный и страшный город. С одной стороны, абсолютно чужеродный русскому духу, а с другой… Достоевский же не на Темзе родился, наш был, до мозга костей — русский. С нашенской, знаете ли, сумасшедшинкой. Наверно, ни одна страна в мире не имела двух таких принципиально разных по духу столиц. Никогда об этом не задумывались?