– Прекратите, – выдыхает мама. И смотрит на нас. Молча. – Ладно, ваша взяла.

И уходит с кухни. Мередит тут же обмякает в моих объятиях.

– Вот и хорошо, – всхлипнув, произносит она. – Поехали скорей, пока она не передумала, а?

– Мы младше всех присутствующих родителей, – оглядываясь по сторонам, замечает Мэл. – И старше всех фанаток.

Концертная площадка представляет собой небольшой амфитеатр под открытым небом, построенный рядом с огромной конюшней из профнастила, где проходят выставки-ярмарки скота. Самая большая знаменитость, когда-либо здесь выступавшая, – это местная певичка, которая заняла третье место в телевизионном певческом конкурсе. Завтра «Сердца в огне» дают концерт на огромном стадионе крупного города, где зрителей будет примерно в восемь миллионов раз больше.

Мы сидим в девятом ряду сверху, но амфитеатр такой маленький и глубокий – частично он вкопан в землю, – что плохих мест, в сущности, нет. Родителей собралось меньше, чем я ожидал (хотя они, возможно, еще попивают кофе в баре, обмениваясь сочувственными репликами перед началом концерта). Большая часть зрителей вокруг нас – маленькие девочки. Никогда не видел столько маленьких девочек в одном месте. Их тут гораздо больше, чем по идее должен вмещать маленький деревенский амфитеатр. Такое чувство, что законы пространства и времени здесь не действуют и в конце концов здесь окажутся все маленькие девочки, когда-либо жившие на планете.

– Друзей не видишь? – спрашиваю я Мередит.

– Бонни не приедет, – отвечает та.

Бонни – вторая девочка в их классе, которую родители тоже загружают дополнительными занятиями по самые уши. Они вместе ходят на чечетку. Мама Бонни – ужасный человек, хуже людей я еще не встречал.

– А остальные?

Мередит не отвечает, просто продолжает глазеть по сторонам. А может, у нее и нет никого, кроме Бонни? Ох, бедная сестренка…

– Подпевать не обязательно, – сообщает нам Мередит. – Но лично я – буду. Обещайте не смеяться.

– Обещаем, Непердит, – говорит Мэл.

– И не надо так меня называть.

– А где больная раком девочка? – спрашиваю я, пытаясь разглядеть какую-нибудь отгороженную ВИП-зону у самой сцены.

– Ее зовут Карли, – очень серьезным тоном произносит сестрица. – Наши Мысли и Молитвы – всегда с ней.

– Я слышал, что в Интернете билеты на этот концерт перепродавали за три тысячи долларов.

– ИСТИННЫЕ ФАНАТЫ «СЕРДЕЦ» НА ТАКОЕ НЕ СПОСОБНЫ! – вопит Мередит. – К тому же билеты могли купить только местные члены фан-клуба, и на входе у всех проверяли документы.

Тут она права. Меры безопасности на входе были такие, словно нам предстояло лететь в одном самолете с президентом США. И это уже после того, как мы полчаса продирались через бесконечные ряды ТВ-фургонов и толпы журналистов, ведущих прямую трансляцию с места событий (проходя мимо, мы то и дело слышали выражение «богом забытая глушь» – да, я и сам так говорю, но я же местный, мне можно).

– Может, возьмем по мороженому? – предлагает Мэл.

– Ты что! – ужасается Мередит. – Начало через пять минут.

– Ой, да брось, концерты никогда не начинаются во…

– Дамы и господа! – раздается голос из динамиков. – Просим вас занимать места, так как концерт начнется ровно через пять минут!

Оглушительный визг поднимается из глубин амфитеатра прямо в небо. Маленькие девочки принимаются дружно прыгать, обниматься, истерить и всячески сходить с ума, а их родители (да, со стаканчиками кофе в руках: алкоголь взрослым пленникам «Сердец в огне» не положен) начинают что-то орать детям сверху.

– Да ладно?! – орет мне Мэл сквозь девчачий визг. – Просто объявление? Никаких вступительных номеров, никакой музыки для разогрева толпы?

– Если эту толпу еще разогреть, – кричу я в ответ, – придется вызывать пожарных!

Сквозь вторую лавину воплей вдруг пробивается несколько голосов, поющих «Огненное сердце». К этому хору присоединяются все новые и новые голоса, включая голос Мередит. «Ей было семнадцать, я разбил ей сердце, и с тех пор оно пылает огнем…» И вот уже весь амфитеатр на две тысячи голосов нестройно распевает самый узнаваемый хит группы.

Песня, надо признать, довольно прилипчивая.

– Ты что, поешь?! – вопрошает Мэл, глядя на меня круглыми глазами.

– Не-а! – слишком поспешно отвечаю я.

Тут гаснет свет. Что за нелепая затея, на улице-то еще светло! Тем не менее девчата дружно принимаются рыдать от переизбытка чувств. Мои барабанные перепонки вот-вот лопнут. Зато Мередит, кажется, сейчас взлетит. Она сидит между мной и Мэл и от восторга не понимает, что ей делать – то ли держать нас за руки, то ли хлопать в ладоши, то ли просто падать в обморок. Она пытается делать все сразу (впрочем, как и остальные присутствующие).

Мередит поднимает на меня глаза, полные слез.

– Я так счастлива!

– Они еще даже не вышли!

Она все равно рыдает.

Поднимается третья волна воплей, когда кто-то начинает выходить на сцену, но вскоре публика почтительно замолкает: две женщины (видимо, мать и медсестра) вывозят из-за кулис девочку в больничном инвалидном кресле. На лице у девочки кислородная маска, и выглядит она очень плохо. Одна из женщин (видимо, мать) снимает микрофон с центральной стойки.

– Всем привет, – говорит она. – Я – мама Карли.

Толпа ревет.

– Спасибо. Карли хочет вам кое-что сказать.

Публика затихает. Девчонки слушают Карли напряженно, вытянувшись в струнку. Кто-то за моей спиной скорбно произносит: «Вот бы у меня был рак».

Мама подносит микрофон к губам Карли. Секунду-другую слышно только ее хриплое дыхание.

– Ох. – Мэл делает грустное лицо.

– Давайте дружно… – с трудом произносит Карли. Вдох-выдох. – …поприветствуем… – Вдох-выдох. – …группу… – Вдох-выдох. – «Сердца…

Юные зрительницы не дают ей закончить: они начинают визжать так, словно на их глазах убивают маму с папой.

На сцену выходят «Сердца в огне».

Их пятеро, у них есть имена – если хорошенько порыться в памяти, я даже смогу их назвать, но зачем? Шум стоит такой, что телефон в кармане вибрирует сам по себе. Мэл изо всех сил затыкает уши пальцами, а чей-то папа в следующем ряду сочувственно показывает нам на свои беруши.

Минуту-другую «Сердца в огне» – все с модной трехдневной щетиной и модными длинными челками наискосок (из-за которых кажется, что им тридцать лет и пятнадцать одновременно, вот бред, да?) – купаются в лучах славы, потом жестами просят зрителей успокоиться. Это занимает какое-то время, и полной тишины все равно не наступает, но темноволосый – главный вокалист – все равно начинает говорить: