Он пожимает ее руку, и Людмила изо всех сил старается не подать вида, что ей хочется притянуть его к себе, хочется впиться в губы страстным поцелуем.

— Я тоже на это надеюсь. Спокойной ночи, Фердинанд Сергеевич.

Он одаривает ее долгим взглядом и выходит из номера. Людмила же стоит еще несколько минут в ванной, направляя феном струю горячего воздуха на мокрые волосы. Она улыбается себе в зеркало.

Проба сил

— Вот так вот вставай и целься точно в тыкву, — советует дед Миша, когда Людмила оказывается на его огороде.

Она уже в почти полной амуниции, не хватает только кольчуги Сауруса и обруча Затора. Людмила стоит и вспоминает предыдущие дни.

Вспоминает, как утром на нее набросился верховный инквизитор и в несколько фрикций излился с привычным воплем. Потом подхватился и выбежал вон, даже не помывшись после соития. Очень торопился отправиться на «треугольный поход» против язычников-тритонов.

Фердинанда она так и не видела. Даже когда отправлялась домой. Даже когда инквизиторы вернулись обратно. Да, судя по сжатым губам и колючему взгляду Павла Геннадьевича, их операция провалилась. А судя по горестным воплям в сети — чуть ли не половина инквизиторов не выплыла обратно.

На сердце не было ни грамма радости, но и ни грамма печали — не вернувшиеся заслужили свою участь.

Когда же сапоги Круатоса принесли ее на побережье, то щит оставался точно там же, где она его и закопала. А рядом лежала большая перламутровая раковина с нацарапанными словами: «Спасибо, маленькая ведьма».

Чтобы не попасться на такой мелочи Людмила бросила раковину обратно в море и ее тут же затянули щупальца водорослей. Девушка еще чуть-чуть посмотрела, как в закатном море тонет солнце, как алый круг погружается в воду и окрашивает его в красные тона. Солнце всходит и заходит каждый день. Вскоре должна взойти звезда мести Людмилы и ей не хочется, чтобы она потухла, так и не разгоревшись.

Поэтому она сейчас у деда Миши — обучается владению плетью Калиматры и кинжалом Харунта.

Оказывается, старый колдун оборудовал свое жилище так, что его видно со всех точек, но нельзя рассмотреть — что творится внутри. Как объяснил дед Миша — в плетень вставлены прутья Проклятой вербы, которая отводит взгляд. Вроде как прутья этой самой вербы в основном использовали для публичных наказаний провинившихся ведьм и колдунов. Дерево долго терпело и выращивало новые прутья, пока в один миг просто не исчезло. Нет, на самом деле оно было на месте, и его видели многие люди, но если к дереву шли с мыслью сломать ветку, то потом долго топтались на месте — оно отводило глаза.

Колдун и ведьма стоят позади огуречных грядок. Дед Миша дымит облупленной трубочкой и подсказывает Людмиле, как нужно замахнуться, как вытянуть кисть, как представить на месте пугала ненавидимого человека.

— Самое главное — ты должна на самом деле ненавидеть свою цель. Представь на месте пугала самого лютого врага. Если засомневаешься, то оружие может дать осечку, а в твоей ситуации это смерти подобно. Не горбись, расставь пошире ноги. Вот так. А теперь бей!

В десяти метрах от них тыква на плечах пугала взрывается оранжевыми клочками. Плеть укорачивается и сворачивается кольцом возле ног. Людмила чуть дергает кистью и плеть становится еще меньше, теперь хвост не длиннее ладони.

— Хорошо. А теперь ставь новую тыкву и метни кинжал. Чего смотришь? Я что ли бегать с тыквами буду? Нашла молодого, — ворчит старик и выпускает клуб синевато-белесого дыма.

Новая тыква занимает место прежней. Людмила без слов возвращается за черту и поднимает кинжал.

— Да ты так и таракана не убьешь. Кто же так бросает-то? Не заноси руку за голову, а отведи локоть в сторону, бросай хлестко, так придашь дополнительное ускорение. Пробуй.

— Мне неудобно, — морщится Людмила.

— А мне на это плевать. Это поначалу будет неудобно, а вот дальше привыкнешь. Давай.

Людмила пробует, и кинжал Харунта застревает в прорехах рубахи, набитой соломой.

Еще раз, еще. Кинжал летит мимо и то скрывается в кустах смородины, то втыкается в землю, даже не долетев до шеста. Раз за разом она промахивается мимо цели, будто…

— Дед Миша, а не заговоренная ли у тебя тыква? — прищуривается Людмила, когда возвращается в очередной раз.

— Догадалась? Всего лишь десять раз понадобилось бросить, — лукаво улыбается старик. — Да, заговоренная. Но и ты учти, что треугольник на груди инквизиторов тоже заговоренный. Он нацелен на то, чтобы удары от хозяина отводить.

— И как же быть?

— А ты целься не в саму тыкву, а в ее сердцевину.

Очередной бросок оканчивается провалом. Кинжал Харунта улетает в заросли клубники. Людмила насуплено поворачивается к деду Мише, который, склонив голову на бок, все также попыхивает трубочкой.

— Что я делаю не так? Я же целюсь в сердцевину.

— Ты бросаешь кинжал не в сердцевину, а в тыкву. Она гнилая, но ты этого не видишь, как не видишь человека с гнилью внутри. Для тебя он всего лишь прохожий, пока не окажется за спиной с ножом в руках. Ты должна видеть саму суть и тогда попадешь из любой точки.

Дед Миша замолкает и всем видом показывает, что произнес великую истину и на сегодня он выдал весь запас слов. Пусть ведьма додумывает сама.

А как тут додумаешь? Что он имел ввиду?

Людмила пытается увидеть червоточину внутри тыквы. Пытается представить черную мякоть с белесыми прожилками плесени. Взмах! Кинжал снова улетает в кусты.

— Сейчас-то что не так?

— Дура ты, вот что, — хмыкает дед Миша. — Подай-ка кинжал.

Обсидиановое лезвие срезало ветвь клубники и теперь на рукояти рубином краснеет крупная ягода. Людмила отряхивает ее от земли и сует в рот. Вот, хоть какая-то месть за дуру.

— Кушай-кушай, только недавно настоем навоза обработал, — хихикает старик.

Людмила тут же отплевывается. Вытирает рот и выпрямляется. Дед Миша откровенно над ней потешается и показывает прокуренные зубы. Глаза поблескивают, словно задумал еще какую-то пакость и только и ждет удобного момента.

— Дедушка, покажешь — как это сделать или позволишь мне пару грядок вытоптать, пока я за кинжалом бегаю? — Людмила не может удержаться от ответной подколки.

Дед с кряхтением встает с чурбачка, что-то ворчит под нос о нынешней молодежи, жалуется на дряхлость и непогоду. В общем, изображает старика, который вот-вот отдаст Всеблагому душу. Людмила не верит ни секунде этого спектакля. Умирающий старик полчаса назад приволок чурбак на пятьдесят килограммов, да еще и на вытянутой руке. А теперь старается сделать так, чтобы