– С чего начнем? – глухо спросил он.

– Представимся? – предположил Роним. – Познакомимся?

Тавенгабар, его непосредственный Вышестоящий, был назначен на эту должность совсем недавно. И он всегда задавал вопросы именно Рониму, но, к счастью, редко прислушивался к его ответам. Вот и сейчас он просто развернулся и направился по широкой неухоженной дорожке к серому высокому фасаду, над которым виднелась выбитая надпись «Под кровом все равны».

Прочтя ее, радистка Берта медленно прижала к груди руки – будто замерзла, хотя она, как и все ки, не чувствовала холода.

В команде Берта была самой молодой, Роним едва ее знал. Впрочем, он был мало знаком почти со всеми, и более того, ему непонятен был сам состав, в котором он неожиданно оказался. Он знал только самого Тавенгабара. И это было старое, очень старое знакомство, которого он предпочел бы вовсе не иметь.

Итак, на борт отправленного в Малый мир самолета посадили восьмерых: девушку-Зодчего из Инженерного отдела, нескольких простых уголовных детективов вроде самого Ронима, радистку, медика и подрывника. Для расследования серии несчастных случаев на Объекте № 8–56, включавшем военно-техническое конструкторское бюро и завод, группа была большой. Слишком большой, как если бы… тот, кто составлял эту команду, знал то, что знал Роним. Впрочем, если группу набирал лично Тавенгабар, этому не следовало особо удивляться. А вот то, что он вызвался ехать сам… Впрочем, об этом Роним тоже старался поменьше думать.

Ступени. Ровно восемь. Снова восемь. Знаковое число Единства. Чеканный отзвук шагов, холодный и четкий. Пара мгновений, чтобы собраться. И наконец… перед ними распахнулись широкие арочные двери. Высокий седой человек с молодым лицом жестом предложил пройти внутрь.

– Как добрались?

Черный шпринг зачем-то пропустил всех вперед и почему-то медлил на пороге. Зато на вопрос ответил торопливо, будто опасаясь (а скорее всего, и правда опасаясь), что кто-нибудь сделает это за него.

– Отлично… ло. У вас здесь очень живописно. Но что самое ценное, – Тавенгабар потрогал подпалину на своей скуле, – это место не навевает почти никаких воспоминаний.

Он наконец зашел. Его руки были спрятаны в карманах черно-серого мундира. Роним не сомневался: либо когти выпущены, либо руки сжаты в кулаки.

– Таких комплиментов я еще не слышал.

Шпринг будто бы слегка приосанился, но это выглядело немного натянуто.

– О, я во всем крайне оригинален. В комплиментах в том числе.

– Такое не забывается.

Тонкие бледные губы хозяина Крова вдруг дрогнули. Роним понял: это была улыбка. Вышестоящий тоже ее заметил.

– Добро пожаловать.

– Благодарю… за гостеприимство.

Сиш Тавенгабар внимательно смотрел на него еще несколько мгновений. За эти секунды двое, возможно, сказали друг другу больше, чем следственная группа за весь полет. Наконец тот, кто в этом сумеречном холле казался странной серебристой тенью, представился официально:

– Мое имя – Миаль Паолино. Я управитель этого приюта. И я очень рад оказать вам содействие. Ваши комнаты на первом этаже. Надеюсь, они вас устроят и ваше пребывание здесь будет удачным. – Его голубые глаза плавно обвели всех восьмерых. – Идемте.

Он говорил низко и размеренно, иногда растягивая гласные, но иногда наоборот – торопливо глотая их. Только Роним знал, что означает эта манера. Только он понимал, что Миаль волнуется. Улучив момент, пока все осматривали обширный холл с высокими окнами, Роним подошел почти вплотную и шепнул:

– Здравствуй, Отшельник.

Паолино улыбнулся ему только краем рта и глазами, но его поза стала расслабленнее. Впрочем, остальные серопогонные вряд ли хоть что-то заметили. Для них управитель был и остался невозмутимым, словно его выточили из камня. Тавенгабар даже не повел своими седеющими острыми ушами.

Управитель не стал звать никого из обслуги и показал комнаты сам. Роним не сомневался: его спальня окажется последней в ряду, и не ошибся. Как только за Бертой закрылась дверь, они с Паолино остались в пустом коридоре вдвоем. И медленно, точно не до конца веря, что все это наяву, обнялись.

– Я не знал, что ты будешь здесь. – Светло-голубые глаза Миаля встретились с его глазами. – Но я надеялся на это. Я тебе рад.

Роним слабо усмехнулся:

– Я приложил все силы, чтобы увидеть, как ты возишься с детишками. Прошло так много юнтанов, Миаль…

– Не так много, – отозвался управитель, наконец опуская взгляд. – Иначе не было бы того, что у них происходит. Уже шестеро, насколько мне известно. Двое убиты электричеством, один раздавлен самолетом, одна утонула, двое упали с мостков.

Эти слова не нуждались в уточнении, но Роним все же спросил:

– Ты уверен, что это связано?

Паолино повернул ключ в двери предназначенной детективу спальни.

– Почти не сомневаюсь. Мы с тобой оба знаем: на этом заводе самолет не придавит человека просто так. Самолеты здесь слышат и понимают лучше людей.

Комната была широкой и просторной. Она мало чем отличалась от той, которую Роним занимал в Аджавелле. С такой же простой мебелью. Бегло оглядев спальню, Роним подошел к окну – это была своего рода привычка. Он не оценивал открывающийся вид, а прикидывал, сможет ли при необходимости кого-либо преследовать или бежать. Отшельник за спиной удовлетворенно хмыкнул:

– Ты не меняешься.

Виднелись черные деревья леса. Тавенгабар говорил, лес называют Дальним. Сейчас среди зарослей светились желтые огоньки, множество желтых огоньков. Слишком хорошо понимая, что это значит, детектив задернул шторы, но так и остался стоять спиной к Паолино.

– Что девочка?

– Ничего выдающегося. Вполне обычный ребенок.

– А мальчик?

– Тоже.

– Это к лучшему.

– А есть новости о… поезде?

Роним вздрогнул. Наконец он обернулся и покачал головой:

– На Перешейке он не появлялся. И я все же надеюсь, что его никто и никогда не увидит. Все кончилось. А там… – он помедлил, – пусть верят во что верили.

Глаза Отшельника сверкнули. Трудно сказать, насмешливо, сочувственно или благодарно.

– И живут как жили?

Роним не опустил головы.

– Не ты ли за это…

– Мы. – В интонации Паолино послышались металлические нотки. Будто щелкнул тяжелый замок.

– Вы. С ними.

Слово «мы» заставило его вспомнить многое. «Если можешь уйти, уходи». Дождь, сдавленные вопли, лязг колес. Он ощутил вкус собственной крови и холод ледяных, цепких объятий. Воспоминание жгло. Детектив попытался отвлечься. Сейчас не время, все в прошлом, все и правда закончилось. И лучше ничего не портить.