Мой противный, обвиняющий тон заставил поблекнуть ее лучезарную улыбку. Она побледнела, губы задрожали, и наверное она на минуту пожалела, что оставила нам большой настенный календарь, чтобы мы знали, когда наступят выходные. Сетка была заполнена красными крестиками, отмечавшими прошедшие дни нашего заключения, наши жаркие, одинокие, полные напряжения и горечи дни.

Она опустилась в кресло, положив ногу на ногу, рассеянно обмахиваясь журналом.

— Извините, что заставила вас ждать. Хотела зайти к вам сегодня утром, но пришлось все внимание уделять отцу, да и на вторую половину дня у меня были планы, но я изменила их, чтобы встретиться с вами до ужина. — Она не выглядела вспотевшей, но тем не менее подняла руку и начала обмахивать журналом подмышкой. — Я каталась на яхте, Кэти, — сказала она. — Мои братья учили меня ходить под парусом еще когда мне было девять лет, а потом, когда ваш отец переехал к моим родителям, я давала ему уроки. Мы подолгу проводили на озере. Когда ты на судне под парусами, возникает ощущение полета. Это так прекрасно! — добавила она нерешительно, видимо, осознав, что веселилась за наш счет.

— Под парусами? — я почти визжала. — Ты должна была быть внизу и рассказывать дедушке о нас. Сколько еще ты собираешься держать нас здесь взаперти? До скончания веков?

Она нерйно оглядела комнату и сделала движение, чтобы встать с кресла, которое сохранялось специально для нее, как своеобразный трон. Может быть, она ушла бы из комнаты, если бы не Крис, спустившийся с чердака со стопкой энциклопедий, таких старых, что в них не было ничего о телевидении и реактивных самолетах.

— Кэти, не кричи на мать, — сурово сказал он. — Привет, мама. Ну и ну, как здорово ты выглядишь! Мне нравится этот матросский костюм. — Он сложил книги на трюмо, которое использовал как письменный стол и направился к матери, чтобы обнять ее. Я чувствовала, что меня предали — сначала мать, а потом брат. Лето почти прошло, а мы ни разу не устраивали пикник, не плавали, не ходили в лес, близко не подходили к лодке и не одевали купальный костюм, даже для купания в бассейне на заднем дворе.

— Мама, — воскликнула я, вскакивая на ноги, готовая бороться за свободу. — По-моему, самое время сказать о нас твоему отцу! Мне надоело проводить все время в этой комнате и играть на чердаке! Я хочу, чтобы близнецы, наконец, увидели солнечный свет и свежий воздух, и сама хочу на волю не меньше! Если дедушка простит тебя за то, что ты вышла замуж за отца, то почему бы ему не принять нас? Неужели мы такие страшные, безобразные, глупые, что он не хочет иметь таких родственников?

Она отстранила от себя Криса и устало опустилась в кресло, из которого только что встала, склонилась и закрыла ладонями лицо. Интуитивно я поняла, что она собирается открыть нам глаза на что-то, что она до сих пор скрывала. Позвав Кори и Кэрри, я попросила их сесть по сторонам от меня, чтобы я смогла обнять их обеими руками. Крис, хотя я и думала, что он останется рядом с матерью, подошел к кровати и сел рядом с Кори. Мы снова сидели рядком, как птенцы на веревке для сушки белья, боящиеся, что сильный порыв ветра сдует нас, и мы разлетимся в стороны.

— Кэти, Кристофер, — начала она, все еще глядя в пол, нервно перебирая руками складки юбки на коленях. — Я не была с вами до конца откровенной.

Как будто я уже не догадалась.

— Ты останешься с нами ужинать? — спросила я, неосознанно пытаясь отложить момент истины.

— Спасибо за приглашение. Я очень хотела бы, но у меня другие планы на вечер.

А ведь это был наш день, наша очередь проводить с ней время. Вчера она провела у нас всего полчаса.

— Письмо, — проговорила она, поднимая голову, и тени окрасили ее синие глаза в зеленый цвет, — письмо, которое прислала мне моя мать, когда мы были еще в Гладстоне. В нем она приглашала нас сюда. Я не сказала вам о том, что мой отец сделал внизу небольшую приписку.

— Да, мама, продолжай, — сказала я. — Не бойся, мы готовы услышать все, что ты скажешь.

Наша мать была уравновешенной женщиной, спокойной и собранной. Но одно ее выдавало — ее руки. По ним всегда можно было судить о ее состоянии. Одна рука начала капризно, против ее воли, нашаривать невидимую нитку жемчуга на шее, которую она привыкла крутить в затруднительных ситуациях. Но на ней не было никаких украшений, и поэтому пальцы без конца впустую двигались в районе шеи. Пальцы другой руки, лежавшей на колене, беспрерывно шевелились, как будто счищая друг с друга какую-то грязь.

— Ваша бабушка написала письмо и поставила свою подпись, но дедушка добавил несколько слов от себя. — Она помолчала, закрыв, на несколько секунд, глаза, а потом снова открыла их и посмотрела прямо на нас. — Он написал, что рад смерти отца, что порочные и недостойные всегда получают по заслугам. Он написал, что его утешает лишь то, что от нашего союза не появилось Дьяволова отродья.

Когда-то я обязательно поинтересовалась бы, что это такое. Теперь я знала — Дьяволово отродье было то же самое, что и порождение Сатаны, плохое, с гнилым нутром, порочное, от рождения.

Сидя на кровати и обнимая близнецов, я посмотрела на Криса, который был, наверное, очень похож на папу в его возрасте, и перед глазами неожиданно возник образ моего отца в белом теннисном костюме, высокого, с гордой осанкой, золотистыми волосами и бронзовой кожей. Зло должно быть темным, сгорбленным и маленьким, оно не могло принять форму человека, стоявшего перед моим внутренним взором — стройного, улыбающегося своими небесно-голубыми глазами, которые никогда не лгали.

— Тогда моя мать написала еще одну страницу, которую мой отец не видел, где предложила спрятать вас, — закончила она неуверенным, слабым голосом и залилась краской.

— А папу назвали порочным и недостойным только из-за того, что он женился на своей племяннице? — спросил Крис тем же спокойным, сдержанным тоном, которым говорила мать. — Это единственный его проступок?

— Да! — воскликнула она, довольная: он, ее любимец, понял. — За всю свою жизнь ваш отец совершил единственный непростительный проступок — влюбился в MQHH. Закон запрещает браки между родными дядей и племянницей, даже если они связаны кровными узами только наполовину. Пожалуйста, не вините нас. Я уже рассказывала, как это случилось. Из всех нас ваш отец был самым лучшим! — она запнулась, готовая разрыдаться, глядя на нас с нескрываемой мольбой, и я уже знала, знала, что последует за этим.

— Видя в чужом глазу соринку, многие не замечают в своем бревна, — быстро продолжала она, стараясь объяснить нам свои замыслы. — Ваш дедушка из таких. Он может найти недостатки и у ангела. Он один из тех, кто хочет видеть всех членов своей семьи безупречными, сам таковым не являясь. Но попробуйте сказать ему это, и он размажет вас по стенке. — Она проглотила комок в горле, готовясь перейти к следующей фразе. — Кристофер, я думала, что когда мы окажемся здесь, я расскажу ему, что ты был лучшим учеником в классе, что когда он увидит Кэти и узнает о ее танцевальных способностях — этого будет достаточно, чтобы завоевать его расположение, не говоря уже о близнецах, на которых достаточно взглянуть, чтобы полюбить их, а кто знает, какими способностями они наделены от рождения… Я наивно считала, что он легко сдастся и признает, что ошибся, назвав нашу женитьбу греховной. Теперь я понимаю, как это было глупо.