«Этого не может быть! — жалобно закричала во сне Отулисса. — У меня никогда в жизни не парализовывало крылья! Никогда!»

Вечером, когда Отулисса проснулась, она не помнила своего сна, и только в ее ушах почему-то шумел морской прибой. Отулисса нахмурилась, но вспомнила, что в это время года над морем Хуулмере бушуют зимние шторма. Эзилриб говорил, что буря движется к ним из Темного леса. Возможно, ее просто растревожил ветер.

Отулисса была благоразумной совой. Она не верила снам. Она верила в науку. Но сегодня она чувствовала себя усталой и разбитой, несмотря на долгий сон. Отулисса была чрезвычайно чувствительна к малейшим изменениям погоды, поэтому решила списать свое самочувствие на воздействие надвигающегося фронта низкого атмосферного давления.

Она взяла с полки свою любимую книгу под названием «Атмосферное давление и турбулентность: вводный курс». Эту книгу написала дальняя родственница Отулиссы, знаменитая всепогодница и предсказательница погоды Стрикс Эмеральда, жившая в прошлом столетии.

А что же Нирок, живший на другом берегу моря Хуулмере? В лесу дни постепенно удлинялись, а ночи становились короче. Зимние ветра, бушевавшие над лесом, выворачивая с корнем самые старые деревья, постепенно слабели. Зима отступала, снег начал таять. Солнце, которое до сих пор едва показывалось над горизонтом, теперь смело карабкалось выше, показывая, что весна уже не за горами.

Перья у Нирока уже отросли, но он никак не мог решиться посмотреть на свое отражение в зеркальной глади пруда. Он боялся, что туман над озером вновь примет форму металлической маски и ужасный скрум вновь будет преследовать его…

Поэтому приходилось поворачивать голову под самыми фантастическими углами, пытаясь разглядеть свое новое оперение. Большая часть опахала на крыльях уже отросла, хвостовые перья тоже почти все были на месте. Но настоящим праздником стал тот день, когда у Нирока заново выросло одиннадцатое второстепенное перо. Он тогда едва сдержался, чтобы не заухать на радостях.

Но ему нельзя было шуметь, чтобы не выдать своего присутствия в старом гнилом дереве, которое Нирок уже успел полюбить. Кто знает, может быть, разведчики Ниры все еще разыскивают его по лесам. Поэтому ухать Нирок не стал, а тихонько спел себе песенку, глупую детскую песенку. Филипп рассказал ему, что мамы-совы часто поют такие песни своим детям. Нира никогда ничего не пела Нироку. Но с наступлением весны ему вдруг захотелось петь. Когда-нибудь, когда он станет большим и у него будут собственные дети, он обязательно будет петь им песни.

И Нирок тихо запел себе под нос:

Хороши все перышки у амбарной совушки,

Без пера, как без крыла

Жизнь моя невесела!

С возвращеньем, дорогое,

Мое перышко родное!

Пусть второстепенное,

Но вполне отменное!

Милое, отличное,

Перышко вторичное!

Нирок даже немножко попрыгал в такт веселой песенки. Мягкий мох сорта кроличьи ушки давным-давно истрепался. Нирок заменил его другим мхом, который нашел поблизости, но тот оказался намного жестче.

Нирок знал, что рано или поздно ему придется покинуть свое безопасное дупло. Он пока не думал о том, куда полетит, но оставаться в такой близости от каньона было опасно. Свирепые зимние ветра отступали, погода с каждым днем улучшалась, а значит, возрастала и опасность.

Со дня на день разведчики Ниры могут возобновить поиски беглого наследника. Кроме того, Нирока приводила в ужас мысль об отцовском скруме, поджидавшем его на берегу озера. Нет-нет, он должен оставить Темный лес. Нирок пообещал себе, что улетит весной. Ему страстно хотелось увидеть родные края Филиппа, загадочные и прекрасные леса Серебристой Мглы.

С каждым днем солнце припекало все сильнее, и вот уже из земли показались первые зеленые побеги. Деревья вокруг озера оделись нежной зеленой листвой. Теперь Нирок знал, что такое зелень. Он был очарован. Заворожен.

Весна расцвела и сменилась летом, но он все никак не мог заставить себя улететь. На глади озера расцвели роскошные розовые цветы на круглых плоских листьях, и Нирок никак не мог налюбоваться этим водным садом.

За время жизни в своем дупле он узнал больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Он впервые услышал легенды о Хууле. Он узнал, как живут обычные совиные семьи. Он слышал, как отцы ласково бранят своих непослушных птенцов и учат их хорошим манерам. Он слышал, как матери поют детям на ночь нежные колыбельные песни и рассказывают сказки.

«Почему мама никогда не рассказывала мне сказок и не пела колыбельных?» — думал Нирок.

Вот и сейчас, когда первый лучик рассвета окрасил небо розовым, мохноногий сыч, живший на соседнем дереве, начал рассказывать легенду, которую Нирок готов был слушать бесконечно.

«Когда-то давным-давно, когда совиных царств еще в помине не было, а на земле кипели бесконечные войны, в краю Великих Северных Вод появилась на свет сова по имени Хуул. Говорят, что с самого рождения этой сове были дарованы чудесные способности и неслыханные силы. Так или иначе, Хуул прославился в веках тем, что побуждал других сов на великие и славные дела, и хотя он никогда не носил золотой короны, совы признали его своим царем; милосердие и добродетель помазали его на царство, и благородство было его короной.

В лесу высоких деревьев появился он на свет в тот мерцающий час, когда секунды медленно перебегают из последней минуты старого года в первую минуту нового, а лес закован в лед…»

К тому времени, когда сыч закончит рассказывать, его дети будут крепко спать… Все совята и все совы в лесу погрузятся в сладкий сон, а для Нирока наступит время покинуть дупло и отправиться на охоту.

Он мечтал, что когда-нибудь будет жить в таком месте, где ему не нужно будет прятаться. Но не сегодня, не сейчас. Он хотел как можно дольше пожить в дупле гнилого дерева, потому что никогда в жизни у него не было такого уютного и спокойного дома, выстланного мягким мхом и полного вкусных насекомых.

«Чуть попозже! — сказал себе Нирок. — Еще не сейчас…»

Все перья у него отросли, он давно окреп и набрался сил для нового путешествия, но никак не мог заставить себя отправиться в путь.

«Еще один денек! — решил он. — Еще одну ночку…»

Дневной лес совершенно не похож на ночной — особенно летом, когда стоит жара, все затихает, а воздух густеет от зноя и покоя. Днем лес замирает в томной тишине. Только ленивое жужжание пчелы или редкий плеск рыбы, серебряной дугой мелькнувшей над водой, нарушают тишину жарких послеполуденных часов.