– Что с тобой случилось? Нам сообщили, что ты в шоке…

– Так оно и было, но кибернетики молодцы, поставили на пси-съемоблокировку, и как только информация «пошла густо» – сработал отстрел. Мне, конечно, попало много всякого «мусора», но, как видишь, все обошлось.

– Он как ребенок, – сказала Чокой своим красивым низким контральто с непередаваемым акцентом. – Совсем по Лермонтову: то кровь кипит, то сил избыток!

Джума посмотрел на нее вопросительно, и Мальгин понял, что все можно объяснить данью привычке, вежливости и участию. Видимо, по дороге в институт они успели объясниться, хотя соотношение между де-факто и де-юре осталось прежним. «Дьявол их душу знает! – с мрачной завистью подумал вдруг про себя Мальгин. – Не копайся в чужих отношениях и чувствах, разберись лучше в своих собственных».

– На чем мы остановились, коллеги? – Чокой сделала вид, что не заметила взгляда нейрохирурга, невольно выдавшего его мысли.

– Операция переносится на сутки, – сказал Таланов.

– Извините, нам необходимо поговорить. – Мальгин увлек Хана за собой. – Продолжаем работу, как наметили. Я подключусь к общей связи позже.

Не обращая внимания на удивление в глазах женщины, Мальгин подтолкнул к двери Джуму и вышел сам. В своем кабинете он усадил врача и некоторое время изучал его лицо. Джума выдержал испытание спокойно, без обычной иронии или насмешливости.

– Зачем ты пошел на этот неоправданный риск с диагностером?

Лицо Хана не выразило досады, хотя было видно, что вопрос ему неприятен.

– Если честно, это тот редкий случай, когда у меня сработало самолюбие. Подумалось: смог же Шаламов выдержать информационный удар маатанского компьютера и расшифровать запись, почему не смогу я? Тем более что диагностер – не маатанский аппарат.

– Я думал, ты лишен подобных недостатков, хотя самолюбием твой поступок не объяснишь, скорее это ложная гордость, переоценка сил.

– Свои недостатки я не оправдываю. – Джума слегка нахмурился, однако тут же вернул себе равновесие. – Но и причислять их к семи смертным грехам я бы не стал.

Мальгин непонимающе уставился на собеседника. Тот вполне серьезно пояснил:

– Гордость входит в число семи смертных грехов.

– Екклесиаст? Вы неплохо начитанны для своей профессии, слуга Гиппократа, а на вид – обычный конокрад.

Хан засмеялся.

– Ты тоже на вид простой, в меру воспитанный спортсмен.

– И за то спасибо. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально.

– Скажи это Карой. Я недаром мастер-медик, мон шер, а любой мастер – интуитив высокого класса. Ты сильный парень, но после этого прискорбного случая я не могу оставить тебя в группе риска. А жаль.

– Жаль, – согласился Джума Хан, погрустнев. – Ты прав, мне здорово досталось, и отпустили меня из «Скорой» только под честное слово, обещал, что я приду на обследование при первых признаках… недомогания. Но ассистентом я был бы неплохим.

– Знаю, потому и жаль. Что сказали кибернетики?

– Код записи неизвестен, но логику маатан мы уже знаем. В общем, надежда на расшифровку есть, все дело в том, сколько может ждать Шаламов.

– Он потребовал не оперировать его вообще.

– Снова «фаза хозяина»?

На столе замигало индикаторное окошко, раздался голос Таланова:

– Клим, зайди ко мне, как освободишься.

Мальгин молча ткнул пальцем в окошко.

– Карой, кстати, как только узнала… – Клим замолчал, заметив напрягшиеся скулы Джумы, – что…

– Не стоит об этом. Все непросто, туманно и скользко… гололед с дождем.

Мальгин покачал головой.

– Если бы ты был ей безразличен, она не менялась бы в лице и не бежала к метро сломя голову, узнав, что с тобой приключилось.

– Да ни о чем это не говорит! – В голосе Джумы неожиданно прорвалась тоска. – В том-то и дело, – сказал он тоном ниже, – что она становится заботливой только в экстремальных ситуациях. Я уже два года пытаюсь понять свою ошибку, где я свернул с тропинки, ведущей к ее мироощущению, вернее, к взаимопониманию, и не могу найти. И ты мне в этом деле не помощник, Клим, извини. Ты и сам, похоже, в ситуации похлеще.

Мальгин посмотрел на свой кулак, потом на лицо Хана. Тот невесело улыбнулся.

– А ты врежь, может, полегчает… а потом я тебе, если встану. Идет?

Мальгин в ответ улыбнулся через силу, прислушался к себе и почувствовал, как тает в сердце лед одиночества и отчаяния, лед, не видимый никем и никогда.

– Давай думать, старик, нам обоим теперь надо много думать. Видать, чего-то нам недостает, может быть, чисто человеческого, доброты или простоты, щедрости или азарта, жадности или способности удивляться и совершать незапрограммированные поступки… не знаю. Но успел убедиться, что женщине недостает мужского суперменства, постоянной готовности мгновенно ответить на любой вопрос, жесткой постоянной, стойкой уверенности в своей правоте. Может быть, им не хватает минутного колебания между «да» и «нет», еле заметного проявления слабости, что уравновешивает нас в их глазах и придает силы… Может быть, уже плохо то, что мы редко ошибаемся. Прав был мудрец, мы редко думаем о том, что имеем, зато всегда думаем о том, чего нам недостает[29]. Не поменять ли принципы?

– Нет, – качнул головой Джума Хан после долгого размышления. – Принципы менять не годится, зачем тогда жить? Но думать надо. Кажется, мы с тобой прирастаем друг к другу, а?

– Я как будто не против. А ты?

– Взаимно.

Мальгин кивнул, замыкаясь в обычной оболочке непреклонной уверенности, потом искоса посмотрел на Хана, в глазах которого запрыгали насмешливые чертики взаимопонимания, и они одновременно рассмеялись.

Всему свое время, подумал Клим, отворачиваясь, время собираться в тугой комок мышц и время расслабляться, радоваться и страдать, думать и чувствовать… Научиться бы вот только угадывать нужный момент или на худой конец вырастить в себе инстинкт безошибочной реакции на происходящее, чтобы всегда и везде, при любых обстоятельствах действовать только правильно… впрочем, стоп! Это уже было – безошибочно, скорей всего это и есть одна из самых страшных человеческих ошибок…

– Тебе пора к шефу, – напомнил Джума.

– Иду, – встал Мальгин и спохватился: – Слушай-ка, мне нужна твоя помощь. Кто в отряде Шаламова был к нему особенно близок? Кроме, пожалуй, самого Жостова? Ты их знаешь?

– Почти каждого. По-моему, Даниил дружил со всеми, завистников у него не было вообще, а вот близких… в парном патруле он чаще всего ходил с Висенте Оросо, а отдыхал с Марселем Гзаронвалем. Я частенько видел их втроем, Дана, Марса и… Купаву. Зачем они тебе?