Позже, познакомившись и даже немного подружившись с Валерием (многими своими чертами Лемминг напоминал мне товарищей-альпинистов из артели «Гданьск»),[116]я открыл в нем немало удивительного — глубокий ум и доброе сердце, но, пожалуй, больше всего привлекло меня то, что он читал. Особенно подаренная им книга — зачитанный до дыр, без обложки, весь исчерканный «Карманный оракул» Валтасара Грасиана-и-Моралеса.[117]

Сборник афоризмов испанского иезуита, представителя барочного концептуализма XVII века — у пастуха на Кольском полуострове? Фантастика…

Вежи у Кольских лопарей вышли из употребления в тридцатые годы прошлого века. «Последнюю вежу в Йоканде, — писал Чарнолуский, — разобрали в 1927 году. Еще несколько осталось в районе Семиостровска и Сосновки, но и они скоро разделят судьбу йокандской». Как утверждает советский этнограф, лопари предпочитали жить в тупах, небольших дощатых постройках, по форме напоминающих русские охотничьи избушки, только более примитивные.

Вежа была своего рода постоянной квартирой кольского кочевника, в отличие от куваксы, которую пастух возил с собой и разбивал в стойбищах или там, где заставала его непогода. По форме вежа напоминает конус. Основа — вкопанные в землю доски, они же служат обшивкой, не давай грунту осыпаться внутрь. Каркас тоже дощатый или из березовых жердей — нижние концы заколачивали в основу, а верхушки связывали вместе. Дополнительно конструкцию укрепляли поперечными ивовыми прутьями и прикрывали дерном и мхом, оставив в верхушке конуса небольшое отверстие дымника. Снаружи вежа выглядела, как огромный обомшелый камень или небольшой пригорок. Неудивительно, что в Европе о лопарях когда-то рассказывали, будто они живут под землей.

А может, мои ровесники узнают в этом описании шалаши, которые мы строили в детстве, когда телевизоров было мало и дети большую часть времени лазили по деревьям и играли в индейцев. Можете себе представить мои чувства, когда я впервые увидел древнюю лопарскую вежу. Нет, не эту, у подножья Пункаруайва, о ней ниже. Настоящую саамскую вежу я увидел в Ревде, в музее «Севредмет».[118]Более того, мне удалось в ней переночевать! Это была первая моя, незабываемая, ночь на Кольском полуострове.

Осенью 2005 года — закончив «Дом на берегу Онего»[119]и уже задумав новую книгу, я отправился на разведку в Ревду. Почему в Ревду, а не в Ловозеро? Потому что на Кольском я тогда никого больше не знал — у меня был только телефон Ивана Вдовина в Ревде. Получил я его от московского этнографа Макса Кучинского. Макс уже много лет занимается саамами, одновременно являясь активистом российских «Хранителей радуги»,[120]которые заняты защитой природы и одновременно помощью малым народам Севера. Узнав, что я собираюсь писать о саамах, Кучинский дал мне координаты Ивана и лист коки, привезенный на счастье из Боливии, с какого-то сборища «зеленых»! Позже наши тропы не раз пересекались — то в Москве, в клубе ОГИ, то на Кольском…

Об Иване нужно рассказать особо… Выпускник московского горного института, в Ревду он приехал в 1980-е годы — на стажировку. Понравилось — рядом горы, дикая природа, а до Москвы всего два часа самолетом. Остался. Десять лет работал под землей, в забое. Еще четыре года трудился на поверхности, потом расстался с «Карнасуртом», но не окончательно — перешел в музей при комбинате, предыдущий директор которого переехал в Умбу. В музее Вдовин открыл в себе краеведа. Он организовал экспедиции, добывал экспонаты, даже фильмы понемногу снимал. Несколько его документальных лент показало по местному каналу мурманское телевидение (в частности, об аэродроме в тундре, который строили пленные поляки). Но всю жизнь сидеть в музее было скучно — неуемная энергия требовала выхода. Иван попробовал себя в политике, дошел до заместителя главы ловозерского региона, но вскоре понял, что политическая возня — не его стихия. Вернулся к природе — стал сперва директором заповедника Сейдъявр, затем возглавил все природные заповедники Кольского полуострова. Недавно купил дельталет (дельтаплан с мотором) и обозревает свои владения сверху. Все свободное время проводит в Интернете.[121]

Вдовин мне понравился сразу. Я почувствовал в нем родственную душу — сосредоточенность одинокого волка и нелюбовь к дешевой популярности. В Ревде Иван принял нас с распростертыми объятиями и сразу повел показывать музей. А показывать было что. Прежде всего — богатая коллекция минералов из Луяврурта — сотни экспонатов, в том числе куски «лопарской крови», крошки которой я не раз находил потом на берегу озера Духов. В мрачном закутке выставочного зала — лагерная экспозиция, оплетенная колючей проволокой. А в центре — словно только что из тундры — старая лопарская вежа.

— Последняя на Кольском! — сказал Иван.

Ее обнаружили в 1998 году на берегу озера Вудьявр (Болотистое), в среднем течении реки Поной. Полусгнившая вежа торчала среди болот. Было ясно, что так она долго не протянет. Сотрудники немедленно решили перенести вежу в музей. Но каким образом?

Это были почти реставрационные работы. Нижний венец распадался в руках, каркас был примерно в таком же состоянии, в обшивке из дерна выросла березка. Эти гнилушки нужно было погрузить на вертолет. Перевезти на место и там сложить заново, словно трухлявый пазл. Представляешь?

Зато благодаря этому головоломному предприятию у вас есть возможность переночевать в последней настоящей саамской веже Кольского полуострова.

Потому что в музее Вдовина — и это предмет особой гордости хозяина — в отличие от всех других музеев на свете, к экспонатам можно сколько угодно прикасаться, ощупывать их, а вежей — даже пользоваться. Что ж, такой удивительный шанс мы упустить не могли.

И хотя все было не по-настоящему — вежа ведь стояла не в тундре, а на музейном паркете, внутри это не ощущалось. Наоборот, стоило нам через маленькое отверстие проскользнуть вовнутрь, очутиться среди оленьих шкур, как мы забыли об окружающей действительности и с головой погрузились в некий фантастический архетипический сон. Не зря Роберт Скалл[122](упоминаемый Брюсом Чатвиным в одном из романов) в своей лекции в Метрополитен-музее утверждал, что «закапывание в землю — один из древнейших человеческих инстинктов». В музее Вдовина я смог в этом убедиться на собственной психике.