– В святилище Хэллиха есть целое Окно.

К следующему вечеру Джерхейн и Вельг успели набрать целый воз различных слухов, которые расползлись по Каррее в день появления каравана. Говорили, что правитель Риаллара убит какими-то фанатиками, по волшебству ускользнувшими из Риан Ал Джара после удачного покушения. Ими же убит и его наследный сын Джайт, а средний сын, Джерхейн, исчез задолго до покушения. Поговаривали, что его тоже нет в живых – погиб в одном из горных районов Илломайна, сражаясь с дьявольскими потусторонними тварями, заполонившими высокогорные поселения. Говорили, что никто иная, как жена его, Кианейт, коренная островитянка, при поддержке колдунов и организовала этот переворот, чтобы захватить власть во всем Риалларе и править им от имени Острова, и что она же на самом деле тайно извела своего супруга, чью гибель успешно скрывала до сего момента. Говорили, что чертовы колдуны решили захватить весь Наземный мир, что именно они наслали на Каррею голод и мор. Говорили, что в самом глубоком каньоне Поднебесных гор, совсем рядом с Илломайном, всплыло Озеро Кипящей Грязи, и что с каждым днем оно все растет и растет, и когда хлынет оно с отрогов вниз, в долины, сойдут на землю все семь небесных дьяволов и начнется светопреставление…

Тэйн выслушивал пересказ этих диких измышлений уже на улице, по пути к святилищу. Джерхейн излагал их сбивчивой скороговоркой, нервно озираясь по сторонам и периодически замолкая. Тьма в Каррее имела мутный, мглистый оттенок, сплошную пелену сумрака рассеивали тусклые блики едва живого света в окнах домов. Хэльды Свеча, ранее освещавшие центральные улицы и площади, потухли почти везде, и лишь редкие одиночки все еще продолжали исправно работать, не требуя вмешательства илларов, словно в насмешку над жителями столицы, обезумевшими от страха перед колдунами. С закатом дневного солнца улицы стремительно пустели, страх перед частыми вечерними налетами становился сильнее с каждым новым слухом о грабежах, с каждым новым трупом, выброшенным в грязь на мостовую. Мелкий колючий снег, обильно сыпавший с небес вот уже несколько дней подряд, падал и таял в липких зловонных лужах, смешиваясь с грязью, делая даже широкие центральные улицы непроходимыми для пешеходов. Откуда-то со стороны уже доносились нечленораздельные вопли и ругань, изредка прерываемая лязгом металла и тоскливым звоном стали о сталь – начинались ночные забавы. В домах поблизости поспешно, под визг дверных петель и скрежет задвигаемых засовов, под проклятия и причитания захлопывались ставни, поздние пешеходы торопливо ускоряли шаг, проваливались в заполненные грязно-снежной кашей промоины, оскальзывались на медленно леденеющих на холодном ветру булыжниках.

Джерхейн замолчал, когда собранный им ворох слухов иссяк. Оставшийся до святилища путь он проделал в сумрачном молчании, более не добавив ни слова. Несколько раз приходилось останавливаться и пережидать в переулках, пропуская путников, вызывавших подозрение. Один раз с противоположных сторон к ним подскочили какие-то темные личности, и Джерхейн только начал вытаскивать меч из ножен, когда они, обнаружив, что нарвались вовсе не на перепуганных до полуобморока горожан, поспешно ретировались, отругиваясь и сплевывая в грязь ар-аззах, дешевую дурман-жвачку.

Тэйн постоянно оглядывался на друга, пока они добирались до святилища, пытаясь понять, что именно у него на уме. Джерхейн молчал. Обычно он привык строить планы вслух, сомневаясь, рассуждая, выслушивая короткие, зачастую резкие комментарии друга, потом принимал решение – и больше уже не сомневался ни на мгновение; теперь же он словно боялся заговорить на больную тему. Несмотря на весь ужас и боль неожиданной утраты, окажись эти слухи правдой, Джерхейн получил бы нечто, способное подсластить самую горькую пилюлю. Следующим наследником после Джайта был он сам.

Святилище Хэллиха находилось в старом центре Карреи, на левом берегу, среди очень старых строений неизвестно какой эпохи, мрачных, слепых – без единого окна, с низкими куполообразными крышами, покрытыми грубыми резными изображениями девяти богов. Традиционный шпиль святилища, напоминающий трехгранный клинок, был отчетливо виден даже в темноте. Густые аллеи священного дейда, чахлого и искривленного на горных склонах Риаллара, здесь, в мягком континентальном климате, до сих пор держали листву, скованную первыми легкими морозами. Темно-зеленые листья приобрели почти черный оттенок и издавали своеобразный пряный аромат. При ярком дневном свете зрелище это вызывало дрожь у суеверного горожанина: мрачные черные деревья, ровными рядами окружившие поруганный храм, и статуя самого Хэллиха у дверей святилища, валяющаяся на дорожке. Голова статуи была отколота и откатилась в сторону: видимо, во время погрома статую решили вытащить на площадь, да уронили в самом начале пути, не совладав с тяжестью. Лазурно-голубые глаза бога, имевшего человеческую голову и тело аури – хищника из семейства кошачьих, казались озлобленными до безумия.

Разгромленный и оскверненный Купол служб напоминал грязный сарай. Витражи были разнесены в мельчайшие осколки, резные деревянные панели дейда выломаны и, вероятно, сожжены в ближайших домах, ритуальные чаши выворочены и сброшены на землю. Представив, что здесь происходило, Тэйн содрогнулся и коротко и зло проклял обезумевших людишек. Бурые, давно застывшие пятна на полу и запах смерти подсказали ему, что иллары Хэллиха вряд ли смогли оказать достойное сопротивление громившей храм толпе.

Он поспешно свернул во внутреннюю часть святилища, где царил такой же хаос, поплутал по темным коридорчикам, сообразил, что здесь он может без боязни зажечь свет, вызвал Небесный огонь, и уже после этого быстро отыскал галерею хэльдов. Их оказалось неожиданно много, кроме общеизвестных, обнаружились и незнакомые. С каким удовольствием в другое время он бы поэкспериментировал с ними, пытаясь догадаться об их назначении… Но хэльды молчали, а времени на праздные развлечения у него не было. На всякий случай он проверил хэльд Исцеление – тот ничего не отразил. Четырехцветная поверхность хэльда Истина превратилась в мутный серый камень. К счастью, хэльд Окно ожил, как только Тэйн протянул к нему ладонь, через которую он направил на его гладкую поверхность слабый поток Огня Жизни.

– Что ты хочешь увидеть в первую очередь? – спросил он Джерхейна, который с волнением следил за его манипуляциями.

– Отца, – ответил тот решительно.

Тэйн инициировал хэльд. Изображение появилось сразу же, как только он закончил воздействие. Джерхейн глухо застонал и отвернулся, Ройг охнул и потерял контроль над хэльдом. Они увидели усыпальницу риалларских королей, чашу, закрытую хрустальной сферой, под которой покоился прах. И надпись, как положено, кольцом идущую по краям погребальной чаши.

Тэйн подождал, пока Джерхейн опомнится, потом предложил:

– Давай посмотрим, что с Джайтом.

Другая чаша, там же, но меньшего размера и не такая роскошная, с тем же кольцом надписи по краям. На этот раз Джерхейн смотрел молча, не отрывая глаз от хэльда, и только когда Тэйн осторожно встряхнул его за плечо, очнулся и прошептал:

– Теперь она.

Кианейт, прекрасная и холодная, сидела в зале Королевского совета, со старым канцлером, и что-то ему объясняла. Выражение лица старика говорило о его категорическом несогласии с тем, что он слышит, тем не менее, возражать он не осмеливался. На Кианейт была диадема, принадлежавшая когда-то матери Джайта, первой жене Холгойна, с рубиновой веткой чаари – символом королевской власти. Тэйн увеличил изображение, сместив его на руки Кианейт – там, на пальце левой руки, он заметил тяжелое золотое кольцо – королевскую печать.