— Когда?

— Завтра утром.

— Завтра?

— Ну да. Я записался еще на той неделе.

— А почему молчал?

— Я только сегодня узнал, какого числа, поэтому раньше говорить было все равно без толку. Может, назначали бы через неделю или через месяц.

— Но разве ты уже готов?

Ленгтон поставил руки на бедра:

— Был бы не готов, не подал бы заявление. Или я, по-твоему, не в форме?

— Нет, в форме, конечно, только ты уверен, что не спешишь?

— Уверен. Я хочу выйти на работу, да и страховки все равно больше не хватит.

Анна улыбнулась:

— Ну, раз считаешь, что пора… Кому и знать, как не тебе.

Он взял в руки ее лицо и поцеловал:

— Не волнуйся ты так. Я прекрасно понимаю, что делаю. Не пошел бы я туда, если бы хоть что-то было не так. — Он снова поцеловал ее и направился в спальню. — Думаю, в каком костюме лучше идти. Что скажешь?

Анна вернулась в кухню.

— Макароны отварю, — крикнула она и услышала, как зашумела вода в душе.

Анна покачала головой, недоумевая, как это, не сказав ей ни слова, он умудрился записаться на медицинскую комиссию. Она знала, что пройти ее будет непросто. Его будут тщательно обследовать на адекватность и психического, и физического состояния. Только после этого начальник медицинской службы вынесет заключение, может ли он возвращаться в строй.

Анна налила воды в кастрюлю, поставила ее на огонь, вынула банку помидоров, порезала лук, обжарила его вместе с помидорами, добавила чесноку и специй. Когда свежий Ленгтон вышел из душа, соус аппетитно булькал, а с макарон оставалось только слить воду.

Он поцеловал ее в щеку:

— Здорово пахнет.

Она с улыбкой обернулась:

— А ты здорово выглядишь.

— Я и чувствую себя здорово.

Ленгтон начал открывать бутылку вина. Анна уже почти забыла, как он, оказывается, красив. Он столько времени ходил патлатым и небритым и вот сегодня стал совсем таким Джимми, каким был раньше. Даже еще привлекательнее, потому что с выпивкой он почти завязал.

Он поставил на стол два бокала, разлил вино, протянул ей бокал и сказал:

— За меня! За завтрашнюю комиссию!

— За тебя! — откликнулась Анна.

Они чокнулись, выпили. И вновь для разговора о Сикерте и о нападении на Ленгтона время было неподходящее.

Анна ждала, пока Ленгтон оденется. Сейчас это было важнее всего, хотя она понимала, что наверняка опоздает на работу. Он поменял костюм и три раза переодевал рубашку и галстук. Предстояла проверка физического состояния, поэтому он взял с собой чистый спортивный костюм и футболку. Анна предложила подвезти его, но Ленгтон уже вызвал машину и настоятельно попросил ее ехать на работу, потому что ему надо побыть одному, сосредоточиться.

Ленгтон подождал, пока за ней закроется дверь, и принял двойную дозу болеутоляющих. С недавних пор он увеличил свою обычную дозу — острая боль по-прежнему терзала его по утрам.

Все утро Анна ждала звонка, она понятия не имела, сколько времени требуется на прохождение комиссии. Несколько раз она звонила Ленгтону на мобильник, но тот был отключен. В течение дня тоже никаких известий. Анна хотела было осторожно расспросить Льюиса, не слышал ли он чего, но решила, что лучше этого не делать. В конце концов она разговорилась с Гарри Блантом о его друге, о котором тот недавно рассказывал. Беззаботным тоном Анна поинтересовалась, какие проверки надо было бы пройти Ленгтону, если бы он подал заявление на медицинскую комиссию.

Гарри только пожал плечами, он не слишком-то разбирался в этих премудростях.

— Штука в том, что они к старикам всегда сильнее придираются. Если у тебя когда-то было серьезное ранение или еще какая-нибудь неприятность в этом роде, это может сильно повлиять на голову. А так, ну, бегают, прыгают, тяжести всякие поднимают, но, вообще-то, толком я не знаю. А он что, поправился?

— Да я из чистого любопытства спрашиваю, — ответила Анна.

— Хочешь, узнаю, — предложил Гарри.

— Нет-нет. Это я так, на всякий случай.

Ей не хотелось врать, и потом, она же обещала Джимми ни с кем его здоровье не обсуждать.

— Как у вас вообще дела-то?

— Ему все легче, мне все тяжелее, — отшутилась она.

— Я от жены то же самое слышу каждый божий день. У меня ребенок серьезно болен астмой, так если у него приступ — ей иногда одной приходится справляться. Сколько раз нас уже в реанимацию отвозили, даже не припомню…

Гарри пустился рассказывать об астме, которой страдал его сын, о том, какой он живчик и как досадно, что у него такая болячка, ведь он настоящий боец. Анна улыбалась, кивала. Ленгтон и сам был из таких, только ей очень хотелось, чтобы он все-таки позвонил. Ей, как никому, было ясно, насколько важно для него пройти медицинскую комиссию. День тянулся невыносимо медленно, и по дороге домой она с ужасом представляла себе, что ее ждет, если его забракуют.

На гребном тренажере лежал гигантский букет цветов. К стеблям была прикреплена открытка в конверте, на котором черной гелевой ручкой было написано ее имя. Она открыла конверт. Открытка, вообще-то, предназначалась для дня рождения, но он густо зачеркнул напечатанное на ней поздравление и написал: «Моей рыжеволосой сиделке». Анна закусила губу — обычный, в сущности, жест, но от него она этого никак не ожидала. В кухонной мойке охлаждалась на льду бутылка шампанского. Ленгтон был в душе, Анна открыла дверь ванной:

— Ты почему не позвонил?

Он обернулся — с головы у него стекала мыльная пена, — схватил ее в охапку и затащил под струи. Анна попробовала вырваться, но он не пускал ее и осыпал такими страстными поцелуями, что она сдалась и прижалась к нему. Она прекрасно понимала, что костюм после этого сядет, а туфли будут безнадежно испорчены, но теперь это было не важно.

Ленгтон прошел медицинскую комиссию и после нее отправился в бар с начальником медицинской службы, который оказался его старым знакомым.

— Возвращаюсь, Анна! Со следующей недели начинаю работать на полную катушку!

Сейчас было не время упрекать его за то, что он не позвонил, — столько в нем было энергии, желания взяться за дело. Ленгтон все рассказывал и рассказывал ей о том, как врачи проверяли его и о чем расспрашивали и как легко он прошел это испытание.

— Хотели поймать меня на чем-нибудь, да только я не так прост! — воскликнул он, и Анна заметила, как он быстро на нее взглянул.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она.

— Ничего особенного, — замялся он, но она могла поспорить, что он на радостях проговорился.