— А то что? — вежливо поинтересовался парень.

— Сейчас узнаешь.

Мужчина резко вскинул руку. Вряд ли он хотел ударить, скорее, просто напугать. Но у него не получилось и этого. Рука вмиг оказалась в железной хватке ещё одного крепыша, подошедшего к нему со спины. Болевым приемом он заставил дебошира опуститься на одно колено.

— Отпусти, больно! — простонал мужчина сквозь зубы.

— А вы обещаете себя хорошо вести? — спросил парень, не ослабляя хватку.

Мужчина промолчал, кусая губы от боли. За него ответил первый парень:

— Отпусти, видишь, он онемел от раскаяния.

Освобождённый мужчина поднялся с колена и, ни на кого не глядя, покинул место позора, потирая травмированную кисть.

Парни тоже не стали задерживаться. Тот, который подошёл первым, проходя мимо Маши, шепнул ей на ухо:

— Не бойся, Маша, здесь сплошь Дубровские. Купайся спокойно.

Маша смотрела на их мускулистые спины, и внутри неё растекалось приятное тепло: она теперь не одна, «свои» всегда успеют прийти на помощь.

* * *

В зимние каникулы Маша провела в Москве целую неделю. К обычным занятиям добавились посещения театров, музеев различных концертов и молодёжных тусовок. Пётр Петрович, с которым они теперь виделись нечасто, пояснил, что это тоже входит в программу спецподготовки.

— Нам нужны культурные, многосторонне развитые сотрудники, — пояснил он. — Ты должна знать и понимать различные направления в искусстве и литературе, разбираться в молодёжных течениях, усвоить правила поведения в общественных местах и уметь применять их на практике. Нельзя, например, пойти в одном и том же наряде в театр и молодёжный клуб.

На деле всё оказалось намного сложнее и намного интереснее. И, кстати, Пётр Петрович далеко не во всём оказался прав. Один прикид вполне годился и для театра и для тусовки, тут всё зависело больше от уровня того и другого. Маша оказалась прилежной ученицей. Это в том смысле, что она никуда не ходила одна, с ней постоянно рядом кто-то был. Кстати в Ленком на «Юнону и Авось» её сопровождал Костя, один из тех парней, что выручили её в бассейне. Такая забота со стороны старших товарищей ободряла и добавляла уверенности.

* * *

Маша была полна приятных воспоминаний, Пётр Петрович, напротив, был весьма деловит.

— Вот что, Мария, — сказал он, заслушав её отчёт, — будет у меня к тебе одно поручение. Ровно через месяц предоставь мне в письменном виде своё мнение о директоре твоей школы, в произвольной форме.

Впечатление от прекрасно проведённых каникул было испорчено, как будто на исписанный красивым почерком тетрадный лист упала отвратительная жирная клякса. Маша никогда в жизни ни на кого не стучала и не представляла себе, как она это сделает сейчас. Пусть не по доброй воле, пусть по приказу, всё равно это казалось ей отвратительным. Но уже следующее утро принесло некоторое облегчение. Посетила спасительная мысль: пока присмотрюсь к директору, а потом решу, как поступить. Три недели Маша присматривалась. Она, не привлекая внимания, наблюдала за поведением директора, ненавязчиво интересовалась мнением других. И, странное дело, этот знакомый ей с первого класса человек постепенно становился непохожим на того, каким она его себе представляла. Он не стал хуже, просто из плоского постепенно превратился в объёмного, со своими вывихами и заморочками. Глядя на чистый лист бумаги, Маша решила, что просто напишет правду, такую, какой она ей увиделась.

Пётр Петрович читал «сочинение» с каменным выражением лица. Закончив чтение, отложил бумагу, поднял глаза на Машу и неожиданно улыбнулся.

— Молодец, ты отлично справилась с этим нелёгким заданием! Я прекрасно понимаю, что тебя тревожило всё это время. Но разве от тебя кто-то требовал доносить? Так называемые «стукачи» к сожалению — поверь, моё сожаление по этому поводу совершенно искреннее — являются составляющей частью системы безопасности. Но к нашим сотрудникам это не относится. И ты сделала правильный выбор. Написала отчёт в виде аналитической записки. Да как написала! Ваш директор на этих страницах прямо как живой. Ещё раз говорю, молодец, отличная работа!

* * *

Шло время. Неспешно стучал метроном: всё в порядке, тревоги нет. Дни прирастали за счёт ночей и, в конце концов, прогнали зиму, не календарную, она ушла раньше, а ту, которая со снегом. Машин городок утопал в грязи, и его контраст с чистой вальяжной Москвой стал ещё резче. Но метроном перестукал и грязь. Вновь ставшие чистыми тротуары теперь тянули серые щупальца через молодую сочную травку, на деревьях набухали и лопались почки, и на божий свет высунули любопытные клейкие носики миллионы зелёных листочков, обещая тенистую защиту от скорого зноя. Городок преображался, готовясь приютить на лето тех москвичей, кому не по карману более дальние маршруты.

Дело шло к выпускным экзаменам, и Машиным поездкам в Москву пришёл конец. На этот раз она приехала не на учёбу, а чтобы попрощаться с Ингой Яновной. С остальными наставниками она простилась на последнем занятии, но для этой женщины захотела сделать исключение. Она спросила об этом Петра Петровича, и тот не стал возражать. По дороге, Маша, как обычно, зашла в кондитерскую. Она всегда приходила на занятия к Инге Яновне с пирожными. Деньги на это ей выдавал Пётр Петрович. Первый раз она хотела отказаться. Пётр Петрович сначала удивился, а потом рассмеялся.

— Ты что, Остроухова, считаешь, что я тебе свои деньги предлагаю? Ну, так я тебе скажу: деньги эти казённые, выделены специально для подобных случаев, поэтому бери, не стесняйся.

В этот раз Маша выбрала не пирожные, а торт, на который давно уже заглядывалась. Стоил он гораздо дороже выделенной Петром Петровичем суммы, и Маша без колебания добавила свои деньги. Инга Яновна, посмотрев на торт, печально улыбнулась и сказала по-русски:

— Расставания всегда наследуют встречам. Проходи, Машенька. Всё что я хотела тебе сказать по-французски и по-испански, я уже сказала. Сегодня будем говорить только на русском языке.

Последний раз в присутствии Маши Инга Яновна говорила по-русски с Петром Петровичем в день их знакомства. Тогда Маша не обратила на это внимания, но сегодня не удержалась от вопроса:

— Инга Яновна, откуда у вас этот акцент?

— А ты сама как думаешь, — печальная улыбка сделала морщинки на лице более заметными, — в каком случае человек говорит на родном языке хуже, чем на иностранном?

— Ну, не знаю… — задумчиво произнесла Маша, — наверное, когда он очень долго прожил за границей?

— Вот ты сама и ответила на свой вопрос, — вновь улыбнулась Инга Яновна.

— Так вы?..

Маша не осмелилась продолжить и Инга Яновна сделала это за неё.

— Я, Машенька, больше тридцати лет прожила вдали от Родины. Ты, конечно, слышала про разведчиков-нелегалов?

Маша кивнула.

— Впрочем, что это я? — пожурила сама себя старушка. — Ведь про это издано столько книг и снято столько фильмов. Один Штирлиц чего стоит. Он, конечно, не настоящий, выдуманный, но хорош, хорош…